Правек и другие времена

Течение и ускользание времени тревожило Мисю особенно в мае. Май стремительно втискивался на свое место в ряду месяцев и взрывался. Все начинало расти и цвести. Сразу.

Мися, уже привыкшая к ранневесеннему палево-серому виду из окна кухни, не могла освоиться с ежедневными переменами, которые неумеренно расточал май. Сначала в течение двух дней зазеленели луга. Потом Черная блеснула зеленью вод и впустила в них свет, который, что ни день, принимал все новые оттенки. Лес на Паперне стал нежно-салатовым, потом зеленым и, наконец, потемнел и погрузился в тень.

В мае расцветал Мисин сад, и это было сигналом, что можно стирать всю затхлую после зимы одежду, занавески, постель, половики, скатерти и покрывала. Она натягивала между цветущими яблонями веревки и наполняла бело-розовый сад яркими красками. Около Миси копошились дети, куры и собаки. Порой приходил Изыдор, но он всегда говорил о вещах, которые ее не занимали.

В саду она размышляла о том, что цветения деревьев не удержать и что лепестки неизбежно осыплются, листья же со временем побуреют и потом опадут. Ее не могло утешить, что в следующем году опять будет то же самое, потому что она знала: это не так. В следующем году деревья будут другими, они будут больше, их ветви массивнее, будет другая трава, другие плоды. «Никогда не повторится вот эта цветущая ветка, — думала она. — Никогда не повторится это развешивание белья на веревках. Никогда не повторюсь я».

Она возвращалась на кухню и принималась за приготовление обеда, но все, что она делала, казалось ей неказистым и неловким. Вареники были бесформенными, клецки неровными, макароны — толстыми и грубыми. Идеально очищенные картофелины внезапно оказывались с глазками, которые нужно было выковыривать кончиком ножа.

Мися была как этот сад и как все на свете, что подвластно времени. Она располнела после третьего ребенка, ее волосы утратили блеск и выпрямились. А глаза теперь имели цвет горького шоколада.

Она в четвертый раз была беременна и в первый раз подумала, что для нее это слишком. Она не хотела этого ребенка.

Родился сын, которого она назвала Мареком. Он был тихий и спокойный.

С самого начала он спал всю ночь не просыпаясь. Оживлялся только, когда видел грудь. Павел уехал на очередную учебу, так что после родов Мисей занимался Михал.

— Это слишком много для тебя, четверо детей, — сказал он. — Вы должны как-то предохраняться. В конце концов, Павел в этом разбирается.

Вскоре Мися убедилась, что Павел ходит с Полипой по бабам. Может, ей и не стоило таить на него обиду за это. Сначала она была в положении — толстая и опухшая. Потом наступил послеродовой период, который она плохо переносила. И все же Мися затаила обиду.

Она догадывалась, что он обжимает и имеет всех этих буфетчиц, продавщиц из мясных магазинов, официанток из тех ресторанов, которые находились под его контролем как государственного служащего. Она обнаруживала на рубашке Павла следы помады, длинные волоски. Начала выискивать в его вещах чужие запахи. И в конце концов нашла начатую пачку презервативов, которыми он никогда не пользовался, когда они занимались любовью.

Мися позвала сверху Изыдора, и они вместе разъединили большую двойную семейную кровать в спальне. Она видела, что Изыдору понравилась эта идея. Он даже добавил кое-что от себя к этой новой конструкции — поставил горшок с большой пальмой посередине комнаты между кроватями. Михал смотрел на это с кухни, куря сигарету.

Когда Павел вернулся слегка навеселе, Мися подошла к нему с четырьмя детьми.

— Я убью тебя, если сделаешь это еще раз, — сказала она.

У него задрожали веки, но он не пытался делать вид, что не знает, о чем речь. Потом бросил ботинки в угол и весело рассмеялся.

— Я убью тебя, — повторила Мися так зловеще, что младенец на ее руке жалобно заплакал.

Поздней осенью Марек заболел коклюшем и умер.

Время сада

У сада есть два времени, которые наступают, чередуясь каждый год. Это время яблонь и время груш.

В марте, когда земля становится теплой, сад начинает вибрировать и впивается в тело земли когтистыми подземными лапами. Деревья сосут землю, как щенята, а их стволы становятся теплыми.

В год яблонь деревья тянут из земли кислые воды подземных рек, которым дана сила перемен и движения. В этих водах есть потребность стремления вперед, увеличения и распространения.

В год груш все совершенно по-другому. Время груш — это высасывание из минералов сладких соков, это медленное и спокойное их соединение в листьях с лучами солнца. Деревья останавливаются в своем росте и смакуют сладость бытия. Без движения, без развития. Сад кажется тогда неизменным.