Она была права во всем, но я был так слаб, чтобы признать это раньше: во всем произошедшем была моя вина. Но я хотел все исправить, и одновременно боялся снова навредить.
– Я был в Нью-Йорке два года назад, видел тебя в розовом плаще с перетянутой поясом талией и завивающимися от ветра волосами, видел твой магазин и твою подругу-брюнетку. – Барбара замерла, казалось, даже дышать перестала. – Но я увидел тогда кое-что еще: ты улыбалась. Черт, моим последним воспоминанием о тебе было то, как ты плачешь, а в твоих глазах горит ненависть, и я был заражен этой же ненавистью. Я не хотел приносить ее в твою жизнь снова. Я думал, что моим лучшим решением будет оставить тебя, я надеялся, что ты счастлива. – И совершил очередную ошибку, когда решил вернуться в Солт-Лейк-Сити, так и не приблизившись к ней. Но теперь она снова рядом, она в моих руках.
В помещении послышался шум, словно кто-то спускался по лестнице, а затем раздались голоса. Эванс напряглась. И, черт возьми, мне хотелось подвесить за яйца кретина, что помешал нашему разговору.
– Но я не была счастлива, если хочешь знать, – прошептала она. – В любом случае это в прошлом. Не понимаю, почему мы вдруг решили выговориться. Отпусти уже меня, мое тело затекает.
Теперь, когда мы наконец приоткрыли друг для друга свои сердца, она вдруг решила пойти на попятную?
Я снова прижал ее к стене, вжимаясь каменным членом в ее ягодицы. Она вздохнула, маленькие кулаки сжались до побеления костяшек. А посторонние голоса стали отчетливее. Три или даже четыре парня разговаривали, вломившись, чтобы сделать себе парочку коктейлей. Они не могли нас увидеть, если только не захотят взять новую бутылку виски или вина.
– Нет. Ты моя, Барбара, всегда была моей, разве ты еще не поняла? – прикусив краешек ее уха, прорычал я.
– Не смей трогать меня! – зашипела она, пытаясь вырваться.
Я усмехнулся и уткнулся носом в ее шею, свободной ладонью обхватывая ее грудь и сжимая сосок через ткань платья. В другой моей руке все еще находился мадлер. Не в силах выбросить из головы одну совершенно безумную идею, я коснулся металлическим кончиком задней поверхности ее бедра и стал поднимать его выше.
Глава 26
Его слова словно заезженная пластинка проигрывались в моей голове.
Мне не показалось, у него были ко мне чувства, и они никуда не делись. Я верила ему, ведь будь все иначе, отправился бы он в Нью-Йорк за мной?
Черт!
И зачем он только рассказал мне это? Зачем заставлял меня сбрасывать так старательно выстраиваемые в течение долгих лет щитки?
Кожу на моих щеках стягивало от недавних слез, Фостер признался в стольких вещах, обдумать и принять которые мне требовалось время, но я не могла думать о чем-то серьезном, пока его теплое дыхание овевало мою шею, а губы касались плеча, посылая по моему телу маленькие разряды тока. А еще эта холодная штука, скользящая по моему бедру. И что он хотел сделать с ней?
– Просто перестань так много думать, – прошептал он, словно мог читать мои мысли и знать о моих сомнениях и страхах. Его пальцы нежно прошлись сначала по одному моему плечу, затем по другому, сбрасывая тонкие бретельки платья, ткань скользнула по моей талии и бедрам, и сложилась в гармошку у моих босоножек. Холодок коснулся моей кожи, вызывая тысячи мурашек на ней. Грудь стала такой тяжелой, что это приносило мне дискомфорт, но Фостер и это понимал, потому что через мгновение его ладонь накрыла мою грудь, а ловкие пальцы принялись играть с сосками. Он знал мое тело лучше, чем знала его я сама. – Не сомневайся и позволь мне сделать тебе хорошо.
Я ощущала каждый сантиметр его крепкой груди своей спиной. В очередной попытке вырваться толкнулась своими ягодицами в его напряженный пах и едва не застонала. Его член, большой и горячий, прижимался ко мне сзади, и я не могла сдержать этой предвкушающей дрожжи в теле.
Разговоры в комнате не стихали, мужские голоса смеялись и шутили, звенели стаканы, со двора доносилась музыка, но все это заглушалось частым биением моего сердца. Страх сжимал мою голову, мысль о том, что нас могут заметить, столь же сильно ужасала, как и возбуждала.
Мои щеки окрасились в алый от стыда и вожделения. Я совсем не понимала, почему возбуждаюсь от его действий, когда буквально в нескольких метрах от нас находятся люди. Но от каждого его слова, от каждого касания и поцелуя мое тело вздрагивало, а органы переворачивались от желания. Я чувствовала, какой влажной и горячей стала внизу, и это вгоняло меня в смущение еще сильнее.
– Нас заметят, – прошептала я, на что услышала хриплый смешок Фостера.
– Думаешь, я позволю кому-нибудь увидеть тебя голой? Нет, Барбара, не один ублюдок больше не увидит твоего обнаженного тела, кроме меня, разумеется. – Он потерся носом о местечко за ушком и вдохнул запах моих волос, а затем постучал металлическим кончиком по моей заднице. – Ты ведь взяла его из посудомоечной машины?
– Д-да.
– Значит, он стерилен, как скальпель хирурга?