Правила челолова

Смотрю на неподвижное тело, теперь только осталось, чтобы он поднял голову и встал, вот только этого сейчас не хватало. Убитый не поднимает голову – сразу вскакивает удивительно резво, делает шаг ко мне…

Ору в голос, выскакиваю гостиную, окно, окно, где здесь окно, открыть, бежать на край света…

Мертвец фыркает:

– А здорово мы его провели, а?

– Так вы… не умерли…

– Да пока еще нет, успеется… – он заговорщически смотрит на меня, – так у вас там правда… – понижает голос, – темная… комната?

Догадываюсь:

– Так это он вас… из-за комнаты?

– Да из-за какой комнаты, кому она нужна, комната эта вообще? Кот!

– Чёрный… кот?

– Вот именно! Чёрный кот! Он должен быть в темной комнате, просто должен быть…

– Думаю, кто сошел с ума, я или все вокруг, поверить не могу, что один человек убил другого из-за какой-то безумной легенды про черного кота в темной комнате…

– Кот будет моим… даже не сомневайтесь…

Щелкает причудливым оружием, не могу толком понять, что это такое вообще.

Мерзкий холодок.

– Вы… вы что… хотите его убить?

– Ну, разумеется.

– П-постойте… я про кота…

– Так и я про кота, хотя вы правы, этого негодяя тоже пристрелить не мешало бы… кот будет моим…

Я так и не понимаю, что ему будет с этого кота, только по тону понимаю, – что-то особенное, что-то крайне важное, что-то, ради чего и правда стоит объехать полмира и застрелить других искателей, чтобы не добрались до кота… Несостоявшийся мертвец идет к двери в темную комнату, у меня что-то обрывается внутри, иду за ним на ватных ногах, бормочу что-то, да постойте, да как же, да кот же, да нельзя же…

Он разворачивается, направляет оружие на меня, глаза бешеные:

– Ни с места.

Замираю, уже чувствую, что пристрелит, не дрогнет. Он распахивает дверь темной комнаты (!) – не выдерживаю, выметаюсь в спальню, чтобы та чернота за дверью не поглотила меня…

Тишина.

Еле слышные шаги.

Сдавленный крик.

Два выстрела, почти одновременно.

Стук – какой-то обмякший, приглушенный, понимаю, что падают два тела.

Холодок по спине.

Осторожно выглядываю в холл, тут же отскакиваю, вот черт, предупреждать надо, что дверь распахнута, и черная зияющая пустота щерится на меня.

Ну, давай же, говорю я себе.

Давай же.

Пять шагов.

И снова боязно, как в детстве, и хочется захлопнуть дверь спальни, нырнуть под одеяло, затаиться, спрятаться, чтобы то, темное, не схватило, не сцапало, чтобы… тяну руку к выключателю, так и жду, что в неё кто-нибудь вцепится, нет, никто не цепляется, щелкаю кнопкой, свет получается какой-то тусклехонький, таким светом тьму не прогнать…

Сжимаю зубы.

Идти.

Идти.

Захлопнуть эту чертову дверь…

…и он пошел в темную комнату, и с тех пор никто его не видел…

Выбираюсь в холл шажочками-шажочками подхожу к черной бездне…

– Мя?

Вздрагиваю от этого настойчиво-вопросительного Мя, подскакиваю на месте, вот черт…

– Мя?

Обхожу дверь, шепотом-шепотом-шепотом…

– Мя!

Не выдерживаю, шепчу в темноту комнаты:

– Кс-кс-кс-кс-кс…

– Мя-а-а-а!

Бегу через столовую к кухне, открываю холодильник, вытаскиваю кусок индейки, что я делаю вообще…

– Мя?

Иду через столовую, только сейчас ловлю себя на том, что мне не страшно, а ведь я к темной комнате иду, а мне не страшно, нет, все-таки страшно, бросает в жар, когда вхожу в темноту комнаты, и дальше, дальше, протягиваю индейку…

– Мя-а-а-а!

Что-то касается моей руки, что-то теплое, мохнатое, щекочущее усами, что-то чавкает, обдает влажным дыханием…

Протягиваю руку, глажу пушистый мех.

Сейчас я узнаю, что может кот…

Сейчас узнаю…

Пятикомнатный фонарь

…дело в том, что у моих родителей не хватило денег на нормальный дом – тогда ни у кого не хватало денег на нормальные дома – но мой отец в отличие от многих и многих не растерялся. Поэтому для жизни мы облюбовали старый фонарь, который висел на перекрестке двух уже не существующих улиц. Мы арендовали его за смехотворную сумму, нам повезло, что никому не пришло в голову брать много денег за старый фонарь.

Конечно, вчетвером уместиться в фонаре было сложновато (с родителями тогда жила моя тетушка Салли), но выбора у нас не было. Когда меня спрашивали, где я живу, я с гордостью отвечал – в фонаре, и те, кто помладше, даже завидовали мне, что я живу в фонаре. Правда, те, кто уже приблизился к рубежу взрослой жизни, только презрительно фыркали – но меня это не смущало.

Больше всех нашим фонарем гордился отец – например, он не уставал напоминать нам, что фонарь непременно должен светить, а поэтому мы все обязаны светиться. Не спрашивайте, как мы это делали, не говорите, что люди не могут светить – в то время я не задавал себе таких вопросов. Отец велел мне светить, и я светил во всю мочь. Тетушка Салли, правда, жаловалась, что устает светить так много, но глава семьи и слышать не хотел никаких возражений.