Хотя у Американского онкологического общества до 1940-х годов не было своей собственной официальной исследовательской программы, оно действительно в значительной мере осуществляла контроль дискурса в области онкологии, совместно с Ассоциацией жестко контролируя практически все исследования рака до создания Национального института онкологии. Что особенно важно: оно также контролировало поток информации, определяя, какие темы подходят для обсуждения и при каких обстоятельствах. Эта власть отчетливо прослеживается в вовлечении в дела Национального института онкологии, Национального консультативного совета по раку, «
Вполне ожидаемо, что, когда Юинг и другие исследователи, ставшие членами Национального совета, подготовили список докладчиков для конференции на озере Мохонк, нонконформисты вроде Хоффмана и критика радиологии Гибсона были исключены из него. Учитывая, что конференция была в значительной мере сосредоточена на интерпретации онкологической статистики и тенденций смертности, исключение Хоффмана заслуживает особенного осуждения. Из 31 докладчика почти все были либо хирургами, патологами, либо специалистами в области клинической медицины. Нутрициологи отсутствовали, из статистиков был приглашен только один, практически никому не известный специалист. В своем выступлении [71] Юинг назвал рекомендации по питанию и раку «полумедицинской литературой» и высказал свои предпочтения в отношении лучевой терапии как наилучшего средства лечения – средства, добавлю я, которому он посвятил бóльшую часть своей собственной профессиональной жизни [70].
Забывчивость – благо
Когда в 1986 году в Оксфорде я вынырнул из дебрей исследований питания и рака, я словно заново открыл для себя окружающий мир. Изучая историю вопроса, я был впечатлен тем, сколько сокрыто в ней уроков о формировании наших самых бережно хранимых убеждений на тему питания и рака (многие из которых продолжают существовать и сегодня), а также об их неясном происхождении. Некоторые могут возразить, что эта история гораздо более многогранна и запутанна, чем я описал ее здесь. Я не стану отрицать этого. (Разве история не всегда более многогранна и запутанна, чем могут поведать наши рассказы о ней?) Также я не стану утверждать, что понимаю всю степень иррациональности в сообществе исследователей рака. Хотя я и описал несколько пунктов – привлекательность чрезмерно упрощенных объяснений, повсеместное распространение профессиональных предубеждений и власть институтов – вероятно, существуют и другие причины, по которым исследованиям в области питания и рака уделяется мало внимания. Например, питание всегда было тесно связано с традициями и классовой иерархией. Я не могу сказать точно, какова степень влияния, но, возможно, этот и другие элементы также сыграли важную роль в неприятии гипотезы о важности питания.
Чтобы обсуждение было понятным и достаточно кратким, мне пришлось выбирать, какие события и отчеты упомянуть в своем рассказе. Я мог бы процитировать гораздо больше авторов, авторитетных медиков и ученых, чтобы сделать более явный акцент. Насколько это было возможно, решение о том, что включить в повествование, я принимал, основываясь на двух факторах: известности каждого отдельно взятого автора и моей личной возможности прочесть отчеты-первоисточники. Поступая таким образом, я надеюсь достоверно представить эту область и точку зрения самих авторов.
Однако, учитывая поставленные ограничения, я заметил, что проявляются определенные, хорошо задокументированные закономерности.
1. Теория определяет практику и наоборот. Победа местной теории над конституциональной укрепляет победу хирургии, лучевой терапии и химиотерапии над питанием, а очевидно успешное (пусть даже кратковременное) использование местных методов лечения, укрепляет нашу веру в эффективность местной теории.
2. Практика, в свою очередь, влияет на формирование учреждений. Если бы больше практикующих врачей серьезно отнеслись к «овощной диете» [72] в начале 1800-х годов, то, возможно, они смогли бы основать собственное исследовательское учреждение и получить средства на исследования.