Правила игры

Собственно, ключи от его квартиры были тем, ради чего мы и встретились. Оставаться в «Лаокооне» я не хотел по соображениям личного порядка. Бордель, он и есть бордель. Прожить в нем более трех суток для меня являлось вполне достаточным испытанием. Существуют еще гостиницы, но гостиницам я почему-то не доверял. Почему-то мне думалось, что именно там меня в первую очередь начнут разыскивать люди Игоря Владиленовича. Ну, а поскольку связь моя с Журенко была кадровику превосходно известна, я резонно решил, что именно у Андрея меня станут ждать меньше всего. Следить за всеми квартирами в городе, где я вряд ли появлюсь, было накладно даже для такого укомплектованного и оснащенного аппарата, как частная разведка «Третьего полюса». Телефонируя Журенко, по той же причине я пребывал в уверенности, что номер его не прослушивается. Но вероятный риск сохранялся по-прежнему, а подставлять под пули товарища я решительно не желал. Выслушав мое нахальное предложение, Андрей без лишних вопросов согласился покинуть ради меня собственную квартиру. И теперь я даже знал почему.

— Андрей пока у меня поживет. Если вам так надо, — поглощая мороженое, на последней фразе Лара сделала ударение. — Я на Таганке снимаю комнату.

— На Таганке хорошо, — сказал я, отворачиваясь к окну.

Дождь усилился. Прохожие, даже те, что были под зонтами, спешили укрыться в ближайших магазинах. В подворотне напротив кафе собралось уже человек двадцать. Резкий порыв ветра вывернул у бежавшей мимо женщины красный с белыми горошинами зонтик спицами вверх, и тот сразу стал похож на гриб мухомор.

— Не отчаивайся! — Андрей хлопнул меня по плечу. — Все пройдет, как с белых яблонь дым! Лучше расскажи, что у тебя на личном фронте?!

— Без перемен. — Я закурил, стряхивая пепел в пустое блюдце.

О Марине я старался не думать. По крайней мере, до сегодняшнего утра.

Весь предыдущий день я провел в подземельях «Лаокоона», лежа на диване и просеивая в памяти скудную информацию, полученную в результате моего пробного захода на цель. Плевел в ней было явно больше, чем зерен. Но и зерна тоже присутствовали. Если, допустим, роль директора «Третьего полюса» Рогожина в охоте на мою персону оставалась пока за кадром, то Игорь Владиленович, безусловно, исполнял в ней партию старшего егеря.

Графология — наука более-менее точная. Предмет ее — изучение характера человека по почерку. В почерке Игоря Владиленовича легко читался характер весьма ретивого любителя-кинолога. Это принимая во внимание то, как он исправно стремился затравить меня своими «суками», к числу которых принадлежал завербованный для работы на органы еще в 70-х годах бывший совратитель малолеток, а впоследствии агент и провокатор Виктор Сергеевич Музыкант. Бригадная контрразведка Руслана, даром хлеб не евшая, быстро изобличила его по фотографии с удостоверения. Прочие дворняги из своры кадровика — Ланцет, убиенный Глыба и те, с кем я еще не знаком, — надо полагать, из того же контингента. Покинув ряды гэбэшников, Игорь Владиленович наверняка перетащил под свое крыло всех стукачей, сидевших у него на крючке по гроб жизни. Другое дело — Варан. Этот был из разряда специалистов, подготовленных, выражаясь их же казенным языком, для зачистки. И такой, скорее всего, в распоряжении начальника кадров «Третьего полюса» был не он один. «Кадры решают все!» Кому, как не Игорю Владиленовичу, руководствоваться проверенным сталинским лозунгом? Вот они и решают у него все, что хозяин планирует. А главное, стоят такие кадры куда дешевле, чем любая братва или те же действующие сотрудники спецслужб из продажных.

Ладно. С Игорем Владиленовичем мы разобрались. Вернее, еще разберемся. Сейчас мне о другом думать следовало. «Шеф уже наверх доложил, что его убрали!» — сказал Варан в гараже своим подельникам. Где у них этот самый «верх» и кто на нем сидит — вот основной вопрос моего бытия. И доколе я не сыщу на него ответа, не будет мне покоя ни днем ни ночью.

На периферии моего сознания шевелились еще некто Галемба, упомянутый случайно при первом допросе экспедитором, и начальник охраны банка Шибанов, замешанный в эту историю каким-то боком. И Марина, разумеется.

На Петровско-Разумовском она так и не появилась.

— Зато Егоров опять пришел! — сообщил возбужденно по телефону мой сосед. — Они с Шилобреевым о судьбах искусства спорят! Хочешь послушать?!

В трубке зазвучали приглушенные голоса.

— Постимпрессионизм! — возмущался участковый. — Постимпрессионизм все обгадил! Постимпрессионизм и постэкспрессионизм!

— Что ты заладил, как попугай, — гудел в ответ басом Шилобреев, — «пост» да «пост»! В карауле, что ль?! Кутилин! Где у тебя огурцы?!

— Пока Дега был жив, совсем другая планка стояла! — Егоров грохнул чем-то тяжелым по чему-то деревянному.

— Дега?! Это который?! — Авангардист захрустел огурцом. — БэГа, может?! Борян Гребенщиков?! Так он еще жив, чего и тебе желает!