Правила игры в человека

Он еще много раз умирал – официально только Дважды – и появлялся отсиживаться у нас. Он же понял теперь, что бессмертный. И у него конкретно крышу снесло. Мне не хотелось в этом участвовать. Я принимал его – а куда бы я делся? Он вваливался после очередного безумного финта в нашу сеть, и торчал там, покуда не восстанавливался. Он не просто разгуливал по сети взад и вперед – таскал оттуда всякие заумные штуки. Я думаю, что он и умирать приловчился именно за этим. И этот свой двигатель он притащил тогда же, извлек втихушку из пространства сети. Он вообще мастак был оттуда извлекать всякое. Мне предлагал то одно, то другое. Но я отказывался. Не мое это было все. Мое было вот – почва, грибы, трава, лес, семья, весь наш род. Я закрылся и жил. Дети родили детей, а те еще детей. Я уже стал забывать, кто есть кто – постоянно какие-то мелкие мельтешили под ногами, пищали, хныкали, хохотали, мутузили друг друга. Звали меня дедушкой.

А там, за куполом, шельмец творил экспансию. Теперь уже он не скрывался ни под военными, ни под кем. Теперь уже он гремел из каждого утюга и таращился с любой поверхности. Грянула очередная Мировая – и шельмец, уже вооруженный знанием о своей неуязвимости, прихлопнул Мировую, как таракана тапком. Со своим двигателем он вывел Землю сперва в малый, а потом и в Большой космос. Человечество вырвалось, как джинн из бутылки. Их пытались остановить, но тщетно. Он отразил Первое вторжение и предотвратил Второе. Он присоединил к Земле семь больших и без счету малых систем.

Все это вы можете узнать из любого учебника.

Но он сделал кое-что еще. Он понял, как подчинить нашу сеть. Что он собирался сделать из нее – источник бессмертия для избранных? Межмировой коммуникатор? Транспортную паутину? Что бы он ни задумал – ясно одно. Мы в этой сети лишние. От нас надо избавиться, и он знает, как это сделать.

И я тоже знаю кое-что. Кое-что, чего нет в сети. Кое-что, что есть только между им и мной. И почти придумал, как это использовать. И я очень надеюсь, что у меня все получится.

Но прежде всего мне нужно утешить малыша.

И вот я сижу в своем саду темной октябрьской ночью, строгаю ивовое коленце, и кора тугой лентой отходит под лезвием. Я чувствую, как мелкий дребезг распространяется по земле все дальше и дальше, и уже переходит на деревья за забором, и по ним на небосвод, и даже звезды начинают мелко дребезжать. Кортеж Императора, Генерала-Космонавта, Дважды Мертвого Героя останавливается на границе моего участка. Дальше нет ходу никому, даже самому Дважды Мертвому – но сейчас-то живому. Он сто раз был здесь изнутри, но снаружи – впервые. И без моего приглашения ему никак. Он тянется ко мне, улыбается. Я чувствую его как обычно, в пространстве сети – но впервые за много лет при этом вижу здесь, во плоти, ощущаю собственными глазами.

– Привет, Пожарник.

– Привет, Шельмец.

– Пригласишь?

И я его приглашаю. Его одного. Он выходит из своего черного лимузина – по крайней мере, эту черную безразмерную штуку я вижу как лимузин. А в чем еще мог пожаловать Император? Свита кидается было за ним, но вязнет в морозном ночном воздухе и останавливается.

– Здорово ты тут обжился!

– Да и ты здоров, бродяга.

Он подходит к воротам, долго возится с цепочкой. Я не собираюсь облегчать ему задачу. У меня за стеной хнычет малыш. Я стряхиваю с себя обрезки коры и подхожу к окну. Лия открывает створку. Малыш разжимает ручонку, и старое измусоленное коленце падает на траву к моим ногам. Я протягиваю ему новое. Он вцепляется в него деснами и затихает. Я наклоняюсь и поднимаю оброненное коленце. Выпрямляюсь. Жду.

Он идет ко мне целую вечность. Я не знаю, что он собирается сделать. Зато знаю, что собираюсь сделать я.

– Мы теперь не те мальчишки, да? – говорит он. Голос его сухой, как песок.

– Не те.

Мы уже не мальчишки. Мы уже давно представители каждый своей ветви. Когда-то мы были одно. Но наши пятьсот миллионов лет врастали и сливались, а его – поглощали и побеждали, и подчиняли, и завоевывали. Мы никогда не общались словами, и наши пептидные сигнатуры невозможно было понять двояко. И это я, дурак, ркушгриш, оторванный от своих в безумной своей браваде решил, что понимаю их язык – язык слов, язык, который прошел десятки тысяч лет коммуникативной эволюции индивидуальных хищников, и там, где у нас было «врастать и объединять», у них было «завоевывать и подчинять». И пагицур, случайно вцепившийся в такого же глупого одинокого их подростка, связал его со мной, а сила и мощь целой сети в конце концов выдула из него этого монстра.