Правила колдовства

– Глойна! – позвала невидимку Гаота. – Почему твоя одежда становится невидимой, я уже кажется поняла. Но почему я не вижу твою лопату? И отчего же ты так стараешься? К ослику пробиваешься? На холоде нельзя потеть. Можно простудиться!

– Ага! – словно неоткуда появилась маленькая и действительно взмокшая девчонка. – Всем до всех есть дело. Даже Орианта целый отряд откапывает, Гантанас туда послал еще в помощь Джая и Флича, а про ослика помним только мы с Уинером. А ты знаешь, что если ослику один раз дать морковку, то он потом ждет ее каждый день?

– А ты знаешь, что в конюшне Капаллы вчера вечером лошадь Ласточка родила лошадку Звездочку? – как бы между прочим поинтересовалась Дина, подхватывая кота.

– Да вы что? – вытаращила глаза Глойна.

– И мы ее уже гладили! – заметила Йора.

– Уинер? – восторженно посмотрела на мастера Глойна.

– Беги уж, – хмыкнул Уинер, глядя вслед девчонке, которая припустила напрямик через сугробы к конюшне, наверное от излишнего усердия то исчезая, то появляясь вновь. – Беда с этими детишками. Но и радость одновременно.

– Да ну? – удивилась Гаота, поскольку увидеть улыбку на лице мастера было почти невозможным, а уж добрые слова о детях в его устах можно было отнести лишь на счет какого-то коварного волшебства, но Уинер вдруг повернулся к входу в крепость, прищурился, а вслед за этим медленно потянул с лысой головы треух, вытирая при этом им лоб и лицо:

– Твою же мать, только этой змеи нам не хватало…

Из проездного двора поднималась, ведя небольшую снокскую лошадку под уздцы, высокая женщина. Впрочем, определить, что это была женщина троица не могла и доверилась Уинеру, но скорее всего так оно и было. Во всяком случае, полушубок с капюшоном на незнакомке был скорее женский, а уж когда она увидела спешащих к ней Гантанаса и Брайдема и скинула капюшон на плечи, сомнений и вовсе не осталось – это была женщина. Кажется, она была в годах, но в тех годах, которых не обращаются в старость, а ограничиваются возрастом, чего бы это ни касалось, закалки металла, хранения лучших вин или выпадения в осадок вездесущей мути.

– Змея? – удивилась Гаота, рассматривая сухое скуластое лицо и короткие черные волосы, в которых на расстоянии вроде бы не сверкала ни единая искорка седины.

– Вряд ли, – усомнилась Дина, наблюдая, как незнакомка обнимается сначала с Гантанасом, а потом и с Брайдемом. – Как бы она миновала четыре предела?

– Проползла? – предположила Йора.

– Даже не сомневайся, – пробурчал Уинер, подхватил лопату Глойны и, прежде чем зашагать к Водяной башне напрямик через сугроб, добавил. – Ведьма. Из главных. Кайла ее зовут. У этой женщины, девочки, мертвая хватка. Так что праздник нам обеспечен. Она вывернет наши Стебли наизнанку, наденет их на себя и будет разнашивать, пока не лопнут. А потом зачинит, выстирает и вывесит на просушку.

– Как это? – не поняла Йора, глядя вслед Уинеру.

– Мертвая хватка, это когда челюсти нельзя разжать, – сказала Дина. – Даже если тебя убили, то все равно. Челюсти – не разжать. Ну, так говорят. На самом деле нет, конечно.

– Дина! – вспомнила Йора. – У тебя же мама была лесная ведьма!

– Да, – вздохнула Дина. – Но мне кажется, что у нее не было никакой мертвой хватки. Интересно, чего здесь забыла эта Кайла?

– Она дознаватель, – прошептала Гаота. – Неужели вы не понимаете? Она дознаватель, который будет искать убийцу Оллы.

* * *

Тогда, несколько недель назад, когда на верхнем ярусе средней башни была найдена мертвой Олла, в крепости и в самом деле словно оборвалась струна. Как будто где-то в тайном месте имелся сберегаемый инструмент, который время от времени издавал волшебные звуки, проигрывал какую-то дивную мелодию, но смерть Оллы оборвала его единственную струну, и он превратился в кусок дерева. Или же Олла и была той самой струной. И вроде бы никто особо и не успел узнать Оллу поближе, никто к ней не прирос, что она разговаривала с детьми – неделю, не больше, но отчего-то ее гибель окрасила в траурные цвета все. Некогда веселые шутки и забавы теперь казались несмешными и ненужными, а ссоры и обычные детские подшучивания друг над другом – глупыми и отвратительными.

Могилу для Оллы копали именно Габ и Уинер, и Гайр, который и предсказал эту трагедию, стоял с вытаращенными глазами, стараясь сдержать слезы и, наверное, клялся про себя, что никогда и ни за что не станет прорицать чего бы то ни было. Речь Гантанаса была краткой. Он не стеснялся своих слез и сказал лишь две вещи. Первая была о том, что воин, павший в первую минуту битвы, заслуживает не меньше почестей, чем павший в конце долгой и яростной сечи. Вторая была еще короче. Гантанас окинул взглядом собравшихся у могилы детей и сказал:

– Если бы Олла не погибла, вполне возможно погиб бы кто-нибудь из вас.