Правила магии

Он бродил по ночам, кутаясь в черное пальто, которое приобрел на блошином рынке. Бледный, коротко стриженный, отрешенный. Теперь он довольно неплохо говорил по-французски, но если по правде, то больше молчал. Он очень недолго пробыл во Франкфурте, где практиковался в магии, запершись в одинокой съемной комнате, потом перебрался в Западный Берлин, но уже через месяц уехал во Францию, где сразу почувствовал себя почти как дома. Он поселился в крошечной гостинице в парижском квартале Маре – отличное место, чтобы скрыться от всех. Во Франции никто не спрашивает, кто ты такой и что ты здесь делаешь. Зашел в булочную за хлебом – тебе продают хлеб, зашел в бар выпить вина – тебе наливают вино, хочешь купить сыр или мясо – тебе кивают и заворачивают покупки. Он нервничал, когда видел американцев. Боялся попасться из-за какой-нибудь ерунды: бывший фанат из Вашингтон-сквер узнает его и привлечет к нему внимание в общественном месте или он сам выйдет из магазина, забыв заплатить за яблоко, и его арестуют и начнут выяснять его личность, и вот тогда все и откроется.

Ему было больно смотреть на влюбленные пары на улицах. Он бродил по ночному городу, выбирая самые пустынные и темные закоулки, возвращался в гостиницу уже под утро, потом целый день спал и выходил ближе к ночи, но в Париже влюбленные были везде и всегда, и, видя их счастливые лица, Винсент еще острее ощущал боль собственной потери. Он отчаянно скучал по Уильяму, но старался об этом не думать. Или хотя бы думать поменьше. Потому что иначе он просто не смог бы жить дальше. Несколько раз он чуть было не позвонил Уильяму, но, конечно, не стал. Это было опасно. Это могло плохо кончиться для Уильяма.

Винсент часто вспоминал Реджину, которой теперь было девять. Скорее всего, он никогда больше ее не увидит. Но так даже лучше. Так он ее не погубит своей исступленной любовью. Прошлое стало далеким и недосягаемым, оно рассыпалось пеплом, и пепел развеялся на ветру. Однажды в булочной он услышал по радио свой собственный голос. «Я бродил по ночам» с монтерейского рок-фестиваля. Видимо, не только Уильям записал его выступление, и теперь оно всплыло на радио. Винсент пулей вылетел из магазина. Вскоре звук его голоса растворился в городском шуме, и бешеное сердцебиение наконец успокоилось.

Это было давно и неправда: золотые холмы Калифорнии, ослепительно-синее небо над набережной. Здесь и сейчас, вдали от всего, что он знал и любил, все вокруг тоже было пронизано красотой. Он старался не видеть эту красоту, не замечать яркие блики солнца, лесных горлиц на ветках деревьев, влюбленных, которые даже не думали скрывать свои чувства. Вот почему он обычно гулял по ночам, когда мир погружается в черно-синий сумрак, пронизанный желтым светом электрических фонарей.

В те вечера, когда ему становилось совсем уже невмоготу сидеть в одиночестве в тесном гостиничном номере, он не ждал наступления темноты. Временами ему просто хотелось вырваться из заплесневелой духоты на свежий воздух. В таком настроении он выходил раньше обычного и шел куда-нибудь, где его никто не знал. Уже смеркалось, Винсент пил вино на открытой веранде кафе в саду Тюильри. Закатное небо окрасилось всеми оттенками оранжевого. Весь мир как будто сиял и светился. Винсент знал, что Уильяму понравился бы сад Тюильри на закате: искрящийся свет, звон колокольчика на шее козы, щиплющей травку прямо на газоне, – вот почему самому Винсенту было почти нестерпимо смотреть на все это великолепие. Большинство молодых парижан выглядели точно так же, как Винсент: темные волосы, бородка, черное пальто и черные же ботинки. Он отлично вписался. Он мог быть кем угодно, а значит – никем, человеком без имени и без прошлого. По дороге сюда он зачем-то купил газету, хотя еще плохо читал по-французски.

Он рассеянно листал газету, и тут за его столик уселась какая-то женщина: элегантная дама, уже пожилая, одетая в черное, в темных очках, несмотря на сумеречный час. Она достала из кожаной сумочки сигареты и золотистую зажигалку и сказала, пристально глядя на Винсента:

– Ну, здравствуй!

Он взглянул на нее и пожал плечами.

– Je suis desole, madame. Vous avez fait une erreur. Nous ne nous connaissons pas[12].

– Да, мы не знакомы, – ответила женщина. – Но я тебя знаю и уж точно ни с кем не спутаю. Когда-то мы с твоей мамой были подругами. Очень близкими подругами. Видишь ли, я такая же, как ты и все в вашей семье. Наш род здесь, во Франции, очень древний. Когда твоя мама жила в Париже, она не отвергала свою природу. Это началось позже. Но мы все равно продолжали поддерживать связь, когда она вернулась в Америку, и я знаю, Сюзанна хотела бы, чтобы я за тобой присмотрела, чем я теперь и займусь.

– Ясно. – Винсент отложил газету. Значит, он все-таки не инкогнито. Поскольку он был в Париже, а не в Нью-Йорке, то попытался взять себя в руки и поддержать вежливую беседу, хотя сейчас ему больше всего хотелось сбежать не прощаясь. – А может быть, я не хочу, чтобы за мной кто-то присматривал?

– Ты один из нас, так что, как ты понимаешь, у меня нет выбора.