Винсент покачал головой.
– Теперь я никто.
Женщина печально посмотрела на него.
– Что бы с нами ни происходило, мы те, кто мы есть. Это у нас в крови. Несмотря на любые потери, на весь трагический опыт, наша суть не меняется. Ты – особенный человек, всегда был особенным и всегда будешь. – Она назвала свое имя. Агнес Дюран. – Я живу рядом с Вандомской площадью. Наша семья поселилась в Париже давным-давно. Здесь нам не надо скрываться, как вам в Америке. Нас просто не видят, если мы не хотим, чтобы нас видели. Ты уверен, что прячешься, но ты на виду.
Винсент положил на стол деньги, поднялся и вежливо кивнул.
– Тогда я лучше пойду.
– Так и будешь все время в бегах? Это путь для трусливых. Пожалуйста. Не уходи.
Что-то в ее голосе задело Винсента. Он сел на место.
– Мадам, я очень вам благодарен за желание мне помочь. Честное слово. Но в этом нет смысла.
– У тебя нет ничего, ради чего стоит жить?
Винсент рассмеялся.
– Уже ничего.
– Потому что ты не можешь вернуться в Америку? Потому что тамошние власти не оставят тебя в покое?
– Потому что я потерял человека, которого любил.
– Ясно. – Агнес кивнула. Это была уважительная причина. – Мы почти все теряем людей, которых любим. Это ужасно. Я знаю не понаслышке.
Винсент вздохнул и наклонился вперед, опершись локтями о столик. Мадам Дюран была ровесницей его мамы, и он волей-неволей чувствовал некую связь между ними.
– У меня ничего не осталось.
Он всегда знал, что его жизнь закончится очень рано.
Мадам Дюран покачала головой.
– Винсент, – с чувством проговорила она. У нее определенно был дар ясновидения. – Одна жизнь, может быть, и закончится, зато начнется другая.
Винсент смотрел на оранжевый свет. Он видел каждую молекулу воздуха, и каждая заключала в себе миллионы возможностей. Он вдыхал запах свежей травы, слышал звон колокольчика на шее козы, ощущал вечернюю прохладу.
– Ты в Париже, – сказала мадам Дюран. – Живи не хочу!
Чтобы жить свободно, сказала мадам Дюран, ему придется сперва умереть. Смерть должна быть публичной, окончательной и бесповоротной. Его перестанут разыскивать. Американские власти благополучно о нем позабудут. Нет человека – нет дела. Он останется самим собой, но с новым именем и новой жизнью, и что самое главное – он избегнет проклятия, довлеющего над Оуэнсами.
Он выписался из гостиницы в Маре. Вещей у него было мало, но денег еще оставалось достаточно – спасибо щедрому дару Френни. Первым делом Винсент пошел в музыкальный магазин рядом с Сорбонной и выбрал гитару взамен любимого «Мартина», оставшегося в Америке.
Он долго присматривался и наконец взял «Сельмер», как у Джанго Рейнхардта, гениального цыганского гитариста. В юности Рейнхардт пострадал при пожаре, безымянный палец и мизинец на его левой руке были парализованы и частично срослись, но он не бросил играть на гитаре и создал свой собственный неповторимый стиль. Винсент выбрал себе гитару из красного дерева, с ореховым грифом и накладкой на грифе из черного дерева. Ее изготовили в начале пятидесятых, и она явно знавала лучшие дни, но как только Винсент взял ее в руки, ему уже не захотелось с ней расставаться. Он не играл на гитаре с тех пор, как у него были сломаны пальцы, и поначалу боялся, что не сможет играть так, как раньше, но потом вспомнил о том, через что прошел Джанго – и все равно стал одним из величайших джазовых гитаристов, – и понял, что он не вправе себя жалеть.
Да, теперь он играл хуже, чем прежде; но сам процесс все равно ощущался как волшебство. Гитара звучала так самобытно и проникновенно, ее струны дрожали, почти как человеческий голос, и Винсенту казалось, что здесь, в магазине подержанных музыкальных инструментов, он нашел свою душу. Он был в Париже и впервые за долгое время ощущал себя по-настоящему живым. Возможно, Агнес была права: ты всегда остаешься собой, несмотря ни на что. Винсент попробовал поторговаться, но не слишком рьяно, потому что купил бы эту гитару за любые деньги. Уже на выходе он приметил в углу маленький проигрыватель грампластинок в розовом кожаном футляре и купил его не торгуясь, за полную стоимость.
Он зашел в магазин канцелярских товаров и купил авиапочтовый конверт. Потом сел в кафе, заказал кофе и написал письмо сестрам. Он написал Джет, что тот день, когда они с Френни примчались в больницу и узнали, что она жива, был одним из самых счастливых дней в его жизни. Он написал Френни, что помнит сказку, которую она рассказывала ему в детстве: сказку о менестреле, потерявшем свой голос.
Он написал, что когда вспоминает о прошлом, то представляет, как они все втроем лежат на полу в кухне и подслушивают разговоры отца с пациентами. Дети, запертые в доме, откуда они все мечтали скорее сбежать, – в доме, который Винсент теперь вспоминает с тоской и любовью.