Правила магии

Френни прищурилась. Заходящее солнце светило прямо в глаза, в его оранжевом свете все было зыбким, расплывчатым, ускользающим. Листья на деревьях шуршали, словно о чем-то шептались под ветром, вздымавшим пыль с холодной земли.

– Это ты? – крикнула Френни.

Она так и не разглядела, была ли там тень одного человека или двоих. И вдруг она все поняла. Она почувствовала, что брат где-то рядом, как всегда чувствовала его, когда они в детстве играли в прятки в подвале и мама никак не могла их найти. Френни пошла по дорожке, но оранжевый свет ослеплял, и она чуть не сбила с ног женщину, принесшую цветы на чью-то могилу, и ей пришлось извиняться. Она даже не понимала, что плачет, пока не заговорила с той женщиной. Ее извинения были приняты легким пожатием плеч, а потом Френни осталась одна. Стоя посреди кладбища, она наблюдала, как небо становится все темнее, а тени – плотнее и гуще. Когда стало ясно, что она не сумеет найти дорогу к могиле брата, она развернулась и пошла прочь.

Когда она подошла к ресторану, Хейлин как раз выходил из такси. Он прилетел из Франкфурта, где размещался военный госпиталь, к которому он был приписан, и теперь они с Френни обнялись прямо посреди тротуара. Они целовались взахлеб и никак не могли остановиться. Здесь, в Париже, никто не смотрел на них косо.

– Мне надо было приехать раньше, – сказал он.

– Главное, что ты приехал, – ответила Френни.

Вид у нее был не столько подавленный горем, сколько совершенно ошеломленный.

Весь вечер она просидела молча, а когда подали десерт, спросила у Агнес, можно ли будет зайти к ней завтра.

– Хочу вас поблагодарить и, может быть, познакомиться с вами поближе. Я была грубой, простите.

– Мне очень жаль, – сказала Агнес, – но завтра я уезжаю в мой загородный дом. У меня просто не будет времени на гостей.

– И это все? Винсента больше нет, и нам даже нельзя о нем поговорить?

Агнес пожала плечами.

– Как понять жизнь? Это в принципе невозможно. Для мира Винсент умер. И пусть так и будет, моя дорогая.

– Об Уильяме нам тоже нельзя говорить? Я даже не знаю, где он. Что я отвечу его отцу, когда он позвонит и спросит?

– Уильям там, где ему хочется быть. Многие ли из нас могут сказать о себе то же самое?

Когда они вернулись в отель, Френни на минутку оставила Хейлина и отвела Джет в сторонку.

– Уильям нам врал, – сказала она. – И этот спектакль с похоронами… Мы-то с тобой горевали по-настоящему, а Уильям все знал и молчал. Мадам Дюран наложила на Винсента сильные чары отвода глаз, чтобы мы не узнали правду. Он жив, Джетти.

– Если Уильям нам врал, то только ради Винсента. Мы давно знали, что нам придется его потерять. Мне кажется, это был лучший выход.

– Заставить нас думать, что Винсент умер?

Пусть лишь ненадолго, и все же… Это было так страшно.

– Он умер. Для нас. И пусть так и будет, если мы желаем ему добра.

Джет была даже рада, что Френни с Хейлином хотелось побыть вдвоем. Сейчас ей надо остаться одной. Наедине со своим горем. Потеря брата стала тяжелым ударом. Джет поднялась к себе в номер, сняла шляпу, которую проносила весь день, глянула в зеркало и обомлела. Ее волосы поседели все разом. Это произошло на похоронах. Ее главная красота, ее роскошные черные волосы… Их больше нет. Она смотрела на свое отражение и видела женщину, которую уже видела раньше, в тетином черном зеркале. Она задумалась, что сделал бы Леви, будь он сейчас с ней. Наверное, обнял бы ее и сказал, что она все равно очень красивая, пусть даже это неправда. Может быть, почитал бы ей вслух стихи из книжки и предложил бы сходить куда-нибудь выпить, в какой-нибудь маленький сумрачный бар, где слегка мрачновато, но зато тепло, и можно сидеть, тесно прижавшись друг к другу. Но теперь, без него, она вошла в свое будущее в одиночку и стала такой, какой стала, нравится это ей или нет. Леви так и остался мальчишкой, а Джет стала женщиной, потерявшей почти всех, кого она любила. Она вспоминала свои же слова, которые однажды сказала Эйприл. Так устроена жизнь: жить – значит терять. Если ты ничего не теряешь, то ты как бы и не живешь. Она позвонила в обслуживание номеров и заказала кофе, уже понимая, что сегодня ей не заснуть. Париж слишком шумный, в комнате холодно, боль от потери Винсента еще свежа. Джет вовсе не тяготилась своим одиночеством. Присев у окна, она написала открытку Рафаэлю. Она постоянно писала ему открытки, даже когда они оба находились в Нью-Йорке, а при встречах они вместе зачитывали их вслух, лежа в постели. Ей хотелось, чтобы сейчас он был рядом. Разумеется, просто как друг. Друг, с которым всегда хорошо и спокойно.

Начался дождь, мелкая зеленая морось, придававшая тротуарам блеск влажной глазури.

Париж – грустный город, написала она, но очень красивый. Его красота заставляет забыть о грусти.