Правила магии

Над асфальтом клубился туман, когда Винсент вышел на Гроув-стрит, где в 1809 году умер Томас Пейн. В честь пейновского «Века разума»[8] окрестные улицы получили название общественных добродетелей: улица Искусства, теперь часть Восьмой; улица Науки, впоследствии переименованная в Уэйверли-плейс; и улица Здравомыслия, теперь Барроу-стрит. Только улица Торговли, проходящая между Седьмой авеню и Барроу, сохранила свое изначальное название. Кусочек прошлого, оставшийся в настоящем. Винсент сам не заметил, как свернул в узкую улочку, которую никогда здесь не видел. Наверное, просто не обращал внимания. Улица Ведовства. В конце улочки обнаружился старый деревянно-кирпичный дом с дверным молотком в виде львиной головы. Уже войдя внутрь, Винсент сообразил, что это был частный клуб, однако никто его не окликнул и не остановил.

Он подошел к барной стойке и заказал виски. Человека, присевшего рядом, Винсент заметил, только когда тот с ним заговорил.

– Я рад, что ты все-таки смог прийти, – сказал незнакомец. – Я давний поклонник.

– Фолк-музыки?

– Нет, только твой.

Винсент повернулся к нему. Сидевший рядом мужчина был одет дорого и элегантно: светло-серый костюм, рубашка из тонкого льна. Винсент почему-то смутился. Впервые в жизни он не нашел что сказать.

– Надеюсь, ты не придерживаешься правила, что нельзя разговаривать с незнакомцами, – сказал мужчина.

Как бы случайно он прикоснулся к руке Винсента, накрыл его руку своей ладонью. Прикосновение было подобно ожогу, но Винсент не убрал руку. Он погрузился в эту жгучую боль, словно хотел, чтобы она никогда не кончалась, словно искренне не понимал, как он жил без нее раньше.

– Я слышал, как ты играешь в парке. Я прихожу почти каждое воскресенье.

Взгляд Винсента остановился на темных глазах незнакомца, в которых как будто плескалась ночь. Он собрался ответить, но голоса не было. Винсент, который сызмальства был остер на язык, никогда ни перед кем не робел и не лез за словом в карман, Винсент, который в первый же день своего рождения очаровал медсестру, так что та попыталась его похитить прямо из роддома, и потом очаровывал женщин, сам того не желая и не чувствуя к ним ничего, этот самый Винсент вдруг утратил дар речи, словно его околдовали.

– Я подумал, что мог бы стать исключением из правила. Поговори со мной, – сказал мужчина с глазами как ночь. – Ты не пожалеешь. – Он представился Уильямом Грантом и сказал, что преподает историю в прогрессивном частном университете под названием Новая школа, хотя для профессора он был слишком молод. – Я ждал, когда ты меня заметишь, но устал ждать и подумал, что надо тебя пригласить сюда. Та записка была от меня. Ты не хуже меня знаешь, Винсент, что у нас не так много времени, чтобы тратить его впустую.

Уильям сделал знак бармену, чтобы тот принес им обоим еще по виски. В это мгновение что-то случилось с Винсентом. Он вдруг осознал, что у него есть сердце. Для него это стало сюрпризом. Он сидел, совершенно ошеломленный. Значит, вот как это бывает, вот что ты чувствуешь, когда понимаешь, что для тебя существует только один человек – один во всем мире. То, что Винсент видел в зеркале, все-таки осуществилось: он встретил того единственного человека, которого будет любить.

Они поехали к Уильяму, в его квартиру на Чарлз-стрит. Если бы Винсент мог как-то это остановить, он бы не стал ничего делать, потому что такое бывает только раз в жизни, да и то если тебе повезет. Все происходило как будто во сне. Открывается дверь, кто-то зовет тебя по имени, твое сердце бешено бьется в груди, и все такое знакомое и до боли родное, хотя ты даже не знаешь, где оказался. Ты словно падаешь в пропасть, ты входишь в дом, где никогда не был раньше и где тебе хочется быть, потому что сюда ты стремился всю жизнь.

Винсент был потрясен глубиной собственных чувств. Сколько у него было женщин – не сосчитать, и ни к одной он не чувствовал ничего. Но теперь он горел, он был во власти кого-то другого, смущенный собственным пылом. Он так гордился собою, что он одиночка, ни к кому не привязанный, ни от кого не зависимый, и ему наплевать, что о нем думают другие, но теперь ему было не все равно. Так отчаянно не все равно. Когда Уильям прикоснулся к нему, его кровь как будто вскипела, и ему хотелось лишь одного: быть здесь и сейчас и больше нигде, никогда. Раньше секс был забавой, предназначенной исключительно для его удовольствия, эгоистичного и беспечного, но теперь Винсент стал совершенно другим человеком. То, чем они занимались с Уильямом, это была своего рода магия, самозабвенный, сводящий с ума экстаз.