— Замешан буквально во всем?… — переспросил Адачи. Глаза его были закрыты, а большой палец ноги гладил и мял влажное и нежное лоно Чифуни. Ощущение было необычным и приятным, и в голове Адачи слегка зашумело от обострившегося желания. Голос Чифуни действовал на него завораживающе.
— Во всем, — повторила Чифуни. Голос ее мягко вибрировал. Только боевое искусство айкидо, учившее жесткому самоконтролю, помогало женщине по-прежнему держать себя в руках.
— Он крутился как белка в колесе, представлял чьи-то интересы, путешествовал, торговался, выслеживал, создавал и уничтожал политических деятелей. У него были обширные коммерческие интересы. Вторую мировую войну он закончил в чине адмирала, хотя, по свидетельству очевидцев, почти ничего не знал о флоте, кроме, естественно, одного — как сделать на нем деньги. Зато именно он поддерживал и использовал в своих целях милитаристские устремления Тодзю и его людей.
— Ага… — сказал Адачи. Они как раз вступили в ту область, в которой архивные дела и досье “Кванчо” были гораздо полнее, чем его собственные. Полиция отнюдь не была иммунна к политическому нажиму, а военный период во многих отношениях был одним из самых любопытных. Власти предержащие чувствовали себя не очень уютно, пока в недрах полицейских архивов оставались подробные рапорты и донесения об их поведении во время войны.
— Незадолго до Пирл-Харбора, — продолжила Чифуни, — он вступил в контакт с военной разведкой Соединенных Штатов, снабжая их информацией о Китае. В этой области он мог оказать им неоценимую помощь. Дело в том, что перед началом войны интересы Японии и США во многом пересекались.
Адачи невольно присвистнул.
— А он был довольно энергичным парнем, этот Ходама! Он что, в самом деле стал американским шпионом?
— Мы не знаем, — покачала головой Чифуни. — Может быть, американцы так и думали, но они, скорее всего, ошибались. Я сомневаюсь, что Ходама действительно стал шпионом в том смысле, какой ты вкладываешь в эти слова. Безусловно, он уравновешивал эту свою деятельность тем, что финансировал операции “Кемпей Тай” — тайной полиции — в том же Китае.
— А потом упали бомбы, — задумчиво сказал Адачи. — Даже для куромаку это было неприятной неожиданностью.
— Очень неприятной, — подтвердила Чифуни. — Япония капитулировала, на Японских островах высадились американцы, прибыл Мак-Артур, и через очень короткое время Ходама был арестован и брошен в тюрьму Сугамо, где он и дожидался суда. Между прочим, его классифицировали как военного преступника особой важности.
— Думаю, так оно и было на самом деле, — заметил Адачи. — Тем не менее, его не повесили.
— У него было припрятано немало денег, порядка нескольких сот миллионов йен. К тому же он был превосходным оратором. Он знал многое и многих, он мог нажать на многие тайные пружины и связи. На свободе оставалось немало люден, которые продолжали на него работать. Короче говоря, часть его денег пошла на финансирование новой политической партии — демократия снова входила в моду.
— Либеральная партия, которая в 1955 году объединилась с демократами и которая под названием Либерально-демократической правит страной вот уже Бог знает сколько лет! Вот это да! С другой стороны, почему бы менее противоречивой и радикальной партии не уступить, коль скоро в дело пошли такие козыри?
— Ты забегаешь вперед, — покачала головой Чифуни, глядя прямо в глаза Адачи и медленно расстегивая блузку. Кожа под ней была солнечно-золотой. Затем Чифуни расстегнула лифчик, обнажив небольшие, но полные груди с торчащими острыми сосками.
— Не торопись, — попросила она.
Адачи слегка приподнял бровь. Он был рад, что, вернувшись домой, переоделся в легкий халат —
— Суд над военными преступниками состоялся здесь, в Токио. Он продолжался без малого два с половиной года, и наконец 23 декабря 1948 года семеро из обвиняемых — шесть генералов и один премьер-министр — были казнены. Вскоре после этого Ходаму выпустили на свободу. Формально он даже не был обвинен, не говоря уже о том, чтобы предстать перед судом.
— Виновные наказаны, невинные — отпущены на свободу, — заявил Адачи. — Вот тебе и современное правосудие!
— Ха! — Чифуни расстегнула молнию на юбке и, слегка приподнявшись на коленях, сняла ее через голову с изяществом, какое и не снилось большинству танцовщиц из стриптиз-шоу. Адачи на мгновение задумался, сколько раз уже Чифуни совершала это движение и перед кем, однако эта мысль причинила ему легкую боль, и он поспешил о ней забыть.
Чифуни между тем подвинулась вперед, расстегнула застежку якаты и осторожно приняла в себя корень наслаждений. Затем ее рука скользнула в его горячую промежность и слегка сжала его ядра особым способом, чтобы продлить эрекцию и отдалить извержение.