Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки

Я пыталась рассуждать здраво: возможно, мой обострившийся интерес к Лоуренсу обусловлен тем, что ему понадобился кто-то другой. Но тогда вырисовывался совсем уж нелицеприятный для меня вывод: я испорченная, эгоистичная женщина, которой льстило постоянное мужское внимание и которая привыкла к нему, а значит, боится потерять именно внимание, а вовсе не человека, к которому якобы воспылала внезапным чувством.

Тем не менее бессонные ночи продолжались, и в какую-то из них я со всей ясностью (особенно пугающей оттого, что я не замечала этого прежде) вдруг поняла, что все эти три года сравнивала остальных мужчин с Лоуренсом — и они уступали ему во всем! Никто из них не был столь остроумен, как Лоуренс, не обладал той же живостью ума, что Лоуренс, ни, черт возьми, не был столь же мужественен и силен характером, как Лоуренс.

Любая, у кого глаза были на месте, давно бы заметила, что все мои претензии к кавалерам сводятся к одному: они не Лоуренс. Мне казалось, что я оцениваю их по достоинству, но на самом деле я отвергала их только потому, что они имели один непростительный грех: не были тем мужчиной, в которого я уже была влюблена.

Возможно, я так долго не могла понять, что люблю его, потому что он не укладывался в образ, который я нарисовала себе в качестве потенциального избранника. В нем не было ни той худобы, ни «книжности», которой так легко было покорить мое сердце в былые годы… Но потом я перевела взгляд на Гомера. В его мире вообще не было такого понятия, как «зримость». Она отсутствовала как несущественный признак предмета и способ проявления предметом себя.

На этом я могла бы поставить жирную точку, ввернув напоследок красивую фразу о том, что благодаря Гомеру я наконец осознала смысл слов «любовь слепа» и уразумела, что внешний облик не всегда является прямым путем к сердцу. Но это было бы неправдой.

Правда в том, что внешность важна. И как бы я ни пыталась скрасить Гомеру его жизнь, сколько бы радости он ни высекал для себя сам, видеть, а значит, радоваться в полной мере, как зрячий, он не мог. Иногда в силу привычки мы перестаем замечать, какую радость нам дарит просто вид любимого лица, отчего сердце готово выпорхнуть из груди.

Так что я бы покривила душой, если бы сказала, что облик, или внешность, для меня неважны, потому что ничто не делало меня такой счастливой, как возможность видеть Лоуренса. Иногда, когда мы должны были встретиться в городе, я выхватывала его из толпы за много ярдов до встречи, и, когда узнавала его лицо, пусть даже издали, мои губы сами собой растягивались — и вовсе не потому, что он выглядел смешно, просто к горлу подкатывала нечаянная радость, которая находила себе выход в улыбке, иначе у меня бы просто подкашивались ноги.

Мне выпал щедрый дар: я могла видеть того, кто наполнял меня радостью, а это не каждому дано.

Однако я по-прежнему, как и в начале нашего знакомства, была убеждена, что Лоуренса не интересуют долгосрочные отношения. И в еще меньшей степени я видела себя той женщиной, ради которой он поменяет свои взгляды. К тому же теперь у него была другая — Дженни, или Джанетт, как он там ее называл… Да и чему было удивляться, если он, как и я, никогда не рассматривал наши отношения иначе, чем дружбу. А может, и рассматривал. Да, теперь я была почти уверена — рассматривал, но только еще три года назад. Что же он думает об этом сейчас?

Меня приводила в отчаяние одна мысль, что я вот-вот потеряю лучшего друга. Не знаю, как бы я повела себя, если бы попыталась флиртовать с ним и в конечном счете отпугнула его. Но заставить себя поговорить с ним после того, как он рассказал мне о другой женщине, я тоже не могла. Я боялась сделать шаг вперед, но пути назад для меня тоже не было. Стоять на месте и ничего не предпринимать было равносильно тому же, что идти назад.

И тогда я действительно сделала то, чему меня научил Гомер: чтобы чего-то добиться, иногда нужно прыгнуть — прыгнуть вслепую.

Именно Гомеру я обязана главными прозрениями в своей жизни. Он научил меня той простой мудрости, что любовь того, кто верит в тебя и в кого веришь ты, способна совершить невозможное. Наверное, когда-то я решила для себя, что Лоуренс и я встретим свою любовь и будем счастливы, каждый по отдельности, а вместе нам быть не суждено. Но на каких скрижалях это было высечено? Гомер был живым опровержением самых мрачных предсказаний о беспросветном будущем и попрал своей жизнерадостностью весь, казалось бы, здравый смысл. Разве не должен был он влачить жалкое существование, опасаясь всех и вся? Но он не бежал от жизни, он побеждал в ней, и своими, пусть и маленькими, но ежедневными победами завоевал право на торжество.

Среди людей был только один такой же — Лоуренс. Как и в Гомере, в нем было что-то настоящее и неиспорченное, что поднимало его над обыденностью и позволяло торжествовать в рутине повседневности. То было редкое качество, которое я не только ценила в других, но и хотела бы развить у себя. Вот почему именно Лоуренс и Гомер стали главными спутниками моей жизни.