Правила секса

И затем я вижу: рядом с данными, рядом с ростом и весом (эта информация должна нас возбуждать? может, так оно и работает) и цветом глаз, день ее рождения. В голове происходит быстрое вычитание, и я понимаю, что этой девушке девятнадцать, а мне, Шону, — двадцать один. Девчонка моложе меня, и это делает свое дело — моментальный депресняк. Эта женщина, ее плоть всегда были старше меня, что отчасти и возбуждало, но сейчас этот факт, с которым я столкнулся впервые, потому что прежде никогда не обращал внимания, расстраивает меня больше, чем мысль о разговоре, который должен был произойти между Лорен и Джуди. Приходится закрыть «Плейбой», взять «Пент-хауз» и раскрыть его на разделе «Письма читателей», но уже поздно, никак не сосредоточиться на словах и по-прежнему интересно, действительно ли я искусал Джуди все ляжки с внутренней стороны, и если так, то зачем? Мне даже не вспомнить, почему и как это случилось. Это было неделю назад? В ночь после вечеринки Витторио. Я вообще спал с кем-нибудь после Лорен? Закрываю глаза и пытаюсь припомнить.

Швыряю «Пентхауз» через комнату, где он случайно попадает в магнитофон, каким-то образом его включая, и поют Journey, а затем по радио заиграли «Monster Mash» [22], и мне снова приходится взвыть — член совсем поник. Я вытягиваю себя из кровати, напяливаю трусы, иду к шкафу, раскрываю его, смотря на себя в зеркало, которое там висит, трогаю засос, оставленный Джуди (или же это была Брук или Сьюзен, с которыми я встречался той ночью, уже после того, как зашел к Джуди?), хмурюсь в свое отражение. Достаю проволочную вешалку, потому что вокруг нее обернут галстук, коричневый галстук от Ральфа Лорана, присланный мне Патриком на день рождения, о котором я забыл. Тяну его, растягиваю и отшвыриваю. Беру другой галстук, который я приобрел в «Брукс бразерс», и он кажется крепче. Я тяну его, проверяя на крепость, затем связываю в узел, делая петлю. С большого золотого крюка, который какая-то девчонка воткнула в потолок, снимаю горшок с папоротником, который дала другая девчонка, опускаю засохшее растение на пол и обвязываю галстук вокруг края крюка. Подхожу к столу, резко выдвигаю из-под него стул, встаю на сиденье, просовываю голову в коричневую хлопковую петлю в розово-серую полоску и, вот уже буквально на грани, вспоминаю рождественскую мессу, это-то еще зачем? По радио по-прежнему звучит «Monster Mash», и, больше не колеблясь ни секунды, я закрываю глаза и выбиваю стул…

Вишу с секунду (даже меньше секунды), прежде чем галстук рвется посредине и я падаю как идиот на пол и ору: «Говно!» Лежа на спине в семейных трусах, пялюсь на кусок порванного галстука, болтающийся на крюке.

«Monster Mash» заканчивается. Радостный диджей говорит:

— Счастливого Дня всех святых, Нью-Гэмпшир! Я поднимаюсь с пола и одеваюсь. Иду через кампус в столовую. Надо с этим заканчивать.

Лорен

Сначала я вижу этого мудилу на почте, где он выбрасывает письма, не глядя. Затем подходит ко мне, когда я сижу с Роксанн за ланчем. Сижу в темных очках, читаю «Арт-форум». У нас на двоих бутылка пива, которую нам оставил некто, называющий себя Весельчак Свинтус. Возможно, Роксанн спала с ним. На Роксанн футболка и жемчуг, волосы сильно загелены. Я пью чай и стакан воды, чтоб запить таблетку, есть не хочется. Когда он присаживается, Роксанн смотрит на него с подозрением. Он снимает солнечные очки. Окидываю его взглядом. И с этим человеком я занималась сексом?

— Привет, Роксанн, — говорит он.

— Привет, Шон. — Она поднимается. — Увидимся, — говорит она, берет книгу и уходит, но возвращается за пивом.

Киваю, переворачиваю страницу. Он отхлебывает из моего стакана. Закуриваю.

— Я пытался покончить с собой утром, — безучастно произносит он.

— Покончить с собой? Неужели? — спрашиваю я, глубоко и жадно затягиваясь.

— Да, — говорит он.

Он нервничает, постоянно смотрит по сторонам.

— Ага. Конечно, — скептически бормочу я.

— Правда. Я пытался повеситься.

— Страсти какие. — Зеваю. Переворачиваю страницу. — Неужто?

Он смотрит на меня так, будто хочет, чтобы я сняла солнечные очки, но я и подумать не могу, чтобы взглянуть на него без голубоватых теней. В конце концов он говорит:

— Нет.

— Если ты действительно хотел повеситься, — спрашиваю, — что вдруг? Вина заела?

— Думаю, мы должны поговорить.

— Нам не о чем разговаривать, — предупреждаю я его, и, что самое удивительное, — действительно не о чем.

Он по-прежнему нервно оглядывает большую столовую, вероятно, в поисках Джуди, которая, после того как сорвалась и все рассказала, уехала в Нью-Йорк с Франклином на празднование Хеллоуина в «Ареа». Он выглядит грустным, словно у него что-то на уме. И я не понимаю, почему до него не доходит, что я хочу, чтобы он оставил меня в покое, что мне на него наплевать. Неужели он до сих пор думает, что в самом деле мне нравится? Что он вообще мне когда-нибудь нравился?

— Мы должны поговорить, — говорит он.

— Но я повторяю — нам не о чем разговаривать, — улыбаюсь я и отхлебываю чая. — О чем ты хочешь поговорить?

— Что происходит? — спрашивает он.