Правила социологического метода

Дюркгейм: Стоит мне выявить связь между двумя объектами, А и В, как возникает закон. Мы определяем закон не по количеству случаев, в которых он проявляется. На самом деле нет никакой необходимости в том, чтобы отношения воспроизводились бы более или менее часто; достаточно уже того, что они воспроизводятся. Логики признают, что закон возможно вывести из одного хорошо проведенного эксперимента. Едва закон установлен, факты могут повторяться или не повторяться, но это уже не имеет теоретического значения. Определенные явления, например, относящиеся к физиологическим уродствам человека, поучительны именно потому, что они уникальны, по крайней мере исключительны. Поэтому я не понимаю, что такое причинно-следственная связь, которая не является законом. Если я знаю, что А есть причина В, то я знаю, что А всегда будет причиной B. Связь, их соединяющая, всегда настоящая, независимо от времени и места.

Сеньобос: Но никто не сомневается, что Марата ударили ножом[188]. Удар ножом может привести к чьей-либо смерти. Это причина, и я не вижу никаких законов, стоящих за нею.

Дюркгейм: Все будут говорить, что Марат умер от ножевого ранения, если только не будет установлено, что его кончину повлекла за собой чрезмерно горячая вода в ванне. В любом случае причина смерти не в том, что ножевое ранение было нанесено до гибели Марата. Общий закон гласит, что удар ножом ведет к смерти при поражении какого-то важного органа. Удар может считаться причиной, только если он привел к таким последствиям. Будь смерть вызвана чем-то другим, это ножевое ранение не было бы причиной. Здесь ученые и общественное мнение совершенно согласны между собой.

Но я возвращаюсь к методам поиска причин. Неужели нет никакого другого способа установления причин, кроме как с опорой на показания очевидцев и участников событий? Почему, когда мы сталкиваемся с человеческими и социальными явлениями, мы должны находиться в более неблагоприятных условиях, чем при взаимодействии с явлениями природы? Почему бы и там не искать причины и законы вовне? Я исключаю из обсуждения социологию, которая еще слишком молода как наука, чтобы служить примером. Но есть психология, существующая уже давно. В психологии мы изучаем бессознательное и добиваемся успеха, не строя при этом дворцов на песке.

Сеньобос: Методы прямого наблюдения намного точнее.

Дюркгейм: Если в какой-либо области интроспективный метод и кажется незаменимым, предназначается он в первую очередь для изучения индивидуального сознания. Ибо по определению здесь изучаются внутренние явления. Но все же, несмотря на возникающие трудности, психологическое изучение бессознательного и объективное изучение сознательного возможны и осуществимы на практике. Почему же то и другое должно быть невозможным применительно к социальным и историческим явлениям?

Сеньобос: А вправду ли возможно изучать бессознательное в психологии? Лично я совершенно не убежден, что это так, и, насколько я знаю, к определенным выводам по этому поводу пока не пришли. В любом случае психолог имеет в своем распоряжении исследовательские процедуры, которые нам недоступны. Во-первых, он работает с субъектами-людьми, то есть с полноценными фактами, а не со случайно сохранившимися фрагментами. Он может наблюдать каталептиков – а также сумасшедших. Психолог видит, как разворачиваются события. В истории же, напротив, отсутствуют существенные элементы; мы видим лишь отражения событий, воспроизводимые другими. Мы обязаны работать со второсортным материалом, поскольку по определению знаем о событиях только то, что нам о них рассказывают другие, а именно очевидцы.

Дюркгейм: Это значит, что работать придется больше, вот и все; сами процедуры остаются прежними.

Сеньобос: Нет, если нам недоступны существенные элементы.

Дюркгейм: Тогда мы должны оставить попытки изучать историю. Если исторические данные вообще доступны, то они сопоставимы, то к ним должен применяться объективный метод. В противном случае истории как таковой не существует.

Сеньобос: Прошу прощения, но мы располагаем некоторыми данными, которых достаточно, чтобы позволить нам установить причинно-следственные связи, но которые не позволяют выявлять и объяснять бессознательное.

Дюркгейм: Мы-то говорим не о бессознательном. Не в нем дело. Нас интересует познание причин, и я утверждаю, что мы не можем, желая узнать причину события или институции, каким-либо образом ограничивать себя опросами действующих лиц и выяснением их точки зрения.

Сеньобос: Это преувеличение. Бывают случаи, когда очевидцы ничуть не ошибаются. Так, люди своими глазами видели, как Вильгельм Оранский отплывал в Англию, потому что перестал опасаться войск Людовика XIV[189].