Правила святых апостолов и святых отец с толкованиями

Зонара и Вальсамон. Сей великий отец, по-видимому, послал настоящее послание во время праздника Пасхи, и говорит, что к этому празднику относится и то, каким образом согрешающие должны быть устрояемы законно и канонически. Ибо праздник Воскресения Господня и установлен и ежегодно совершается по причине воскресения падшего чрез грех человеческого рода. А восстание от падения греховного есть воскресение. Ибо оставить грех значит для согрешающего восстать от падения, которым он пал согрешая; почему должно, говорит, в этот день приводить к Богу не только тех, кои посредством спасительной купели крещения обновляются возрождением, принимая как бы новое тело, очищенное благодатию Духа от скверн, которые приразились к нему чрез зло. Итак, не только этих, говорит, должно приводить во время Пасхи, но и кающихся и возвращающихся от мертвых дел на путь жизни. А это сказано и у великого Павла в послании к Евреям, где он назвал мертвыми делами те, которые наполняют душу зловонием и делают нас нечистыми. Ибо как в древнем законе прикоснувшийся к мертвому считался нечистым, так считается у Бога нечистым и тот, кто прикасается к мертвым делам; но, очищаясь покаянием, он возвращается на путь жизни. Путь же жизни есть тот, который ведет к Богу, доставляет нам будущую жизнь, удаляет нас от мертвых, или от мертвящих дел, отчуждающих от спасительного упования, то есть от царствия Божия, которое, как предмет упования, спасает тех, которые ожидают его, если живут по заповедям Божиим, дабы не лишиться его. А не малое, говорит, дело – «устроити словеса о сем», то есть о кающихся, по закону праведного суда, согласно с Давидом, который говорит о боящемся Господа: устроит словеса своя на суде и далее (Пс. 111, 5). Потом показывает, почему не малое дело – устроить словеса о покаянии в праведном суде, и говорит: «как у телесных врачей одна цель целебного искусства – возвратить больному здоровье, и пользование не для всех больных одно и тоже, но по различию болезней и тел, подвергшихся болезни, производят они лечение, обращая внимание и на особенности возрастов и тел, и на различия времен и стран: так и врачующему душевные болезни, которые весьма разнообразны, должно производить и врачевание многообразное, наблюдая и причины страстей, и расположение каждого из кающихся». При этом искусно излагает учение о грехах, и говорит, что в душе нашей усматриваются три свойства: ум, вожделение и раздражение, которые и называются душевными силами и способностями, и от них рождаются подвиги, то есть добродетели, и падения, то есть грехи. Врачу душевных страданий должно, говорит, смотреть, от какой из душевных сил произошел грех, и таким образом предлагать врачуемому врачество, приличное и соответствующее страданию, дабы по незнанию не случилось так, что болит одно, а врачуется другое; или когда следовало бы одним образом поступить с душевною болезнью, он начинает врачевать ее иначе, – что, говорит, и делают неискусные врачи; и когда кто-либо страждет от избытка жара, нужно предлагать ему что-нибудь холодное, а неосмотрительно предложат что-нибудь разгорячающее, то сделают болезнь неизлечимою: ибо противное излечивается противным, и для тех, которые страдают от избытка холода, приличное врачество – теплое и согревающее; а где усилился жар, должно предлагать противоположное, холодное. И как телесным врачам необходимо понять, чем страждет больной, и таким образом предложить ему врачество, соответствующее болезни: так и для врачующих душевные страдания непременно нужно рассматривать, откуда происходит грех, подлежащий врачеванию. Итак, когда силы души разделяются, как сказано, на три вида, то доброе проявление ума, говорит святый отец, есть благочестивое понятие о божественном и различение добра и зла, состоящее в ясном и не смутном понимании природы (вещей) и в (правильном) суждении о предлежащих предметах. О том говорят: «он видит ясно (τρανῶς)», кто видит чисто и безошибочно, и понимает что видит, как оно есть по природе, и о том: «он видит несмутно (ἀσυγχύτως), кто не имеет недостатка в зрительной силе и не одно видит, а о другом думает, что видит». Итак, когда кто понимает природу предлежащих предметов и непогрешительно судит, что хорошо и что худо, и что должно избирать и чем гнушаться, о том говорят, что он имеет ясное и не смутное представление то есть понятие (другими словами: он правильно судит о предметах и понимает их безошибочно). Сказав, в чем состоит доброе направление ума, говорит потом и о злом направлении его; и учит усматривать оное, то есть познавать, из противоположного (доброму направлению). Злое направление ума, говорит, есть нечестие относительно божественных вещей, то есть мышление о чем-нибудь, недостойное божественного естества, и суждение о предметах, не правильное, а ложное, так что зло принимается за добро и добро за зло; ибо это означает выражение: «почитать тьму светом, а свет тьмою»; а принадлежит оно Исаии, который изрекает горе делающим так. Добрым проявлением силы вожделения называются направление падших желаний к существенно прекрасному и вожделенному и уверенность, что ничего другого нет вожделенного, то есть достойного любви или пожелания, по своей природе, кроме естества, источающего добродетель, то есть Бога; ибо источник добродетели и руководитель к ней – божественное естество. Сказал же святый, что нет ничего вожделенного по своей природе, кроме одной добродетели, очевидно потому, что прочее, что кажется нам вожделенным и желанным, имеет эти свойства не по своей природе, но по нашему ошибочному представлению и понятию. И тотчас указывает на пожелание славы, телесной красоты, на сребролюбие, сластолюбие, и на все подобное, что и обнаруживает уклонение и греховное движение желательной силы души. Ибо тот, кто признает это вожделенным, уклоняется и согрешает, то есть удаляется от добра и от правого суждения. Говорит еще, что от тщеславия и цветущей телесной красоты происходит славолюбие, сребролюбие, сластолюбие и тому подобное; ибо если кто тщеславен (а тщеславным называется тот, кто надмевается совершенствами, какие имеет), тот хочет славится; и кто желает телесной красоты, впадает в сластолюбие, или в сребролюбие (а под телесною красотою (ἄνθος) должно разуметь или красоту (κάλλος) человеческого тела, или благолепие золота, или прозрачность камней, или блеск жемчуга и разнообразие одежд и все, что сюда относится; ибо и это – тела), то есть любить человеческую красоту и побеждаться сластолюбием, или желает красоты золота и прочего, и делается сребролюбцем, а от этого впадает во множество и других разнообразных зол. Ибо кто стремится к славе, впадает в зависть и клеветы против равночестных, желая быть выше всех; любитель красоты – в распутство; а желающий денег – в несправедливость. Множество и других различных зол естественным образом проистекает из этих, которые исчислить и поименовать потребовало бы большего сочинения, и которые все относятся к злу, происходящему от извращения желательной силы души, как виды к роду. Мечтательным же (ἀνυπόστατον) святый назвал тщеславие потому, что человеческая честь, называемая славою (δόξα), есть только мнимая и не имеет ничего действительного, твердого и устойчивого, но есть нечто кажущееся (δόκησις) и мечтательное. И самое имя тщеславия представляет яснейшее указание на то, о чем (здесь) говорится; ибо оно научает, что это есть пустое мнение, а не истинное. А добрым направлением и совершенством душевной силы раздражения называет ненависть к злу и борьбу против страстей, неподчинение и непорабощение ним и закаленность (τὸ ἐστομῶσθαι) души в мужестве, то есть непоколебимость ее и стойкость: это выражение взято с железа; ибо как закаленное (ἐστομωμένος) железо не гнется и режет все, что встретится, так и человек, мужественный душою, не приклоняется ни пред чем, что кажется страшным, но сохраняет мужество пред всем; ибо он не страшится ни смерти, ни мучений, не расслабляется удовольствиями, не делается рабом привычки, но пренебрегает всем таковым, держась веры и добродетели, чтобы не отпасть от них, презирая всякое страдание и отказываясь от самых заманчивых удовольствий. Превратное же направление душевной силы раздражения, то есть уклонение от добра, говорит святый отец, выражается в зависти, ненависти, гневе, зловерии и в прочем, что исчислено (в правиле), и еще во многом; ибо, говорит, необученный, то есть не получивший воспитания, чтобы знать, где должно с пользою употреблять гнев, как оружие, употребляет его против себя, обращая конец железа, то есть острие против самого себя; и таким образом оружие, которое дано нам Богом для защиты, то есть на пользу (разумеется гнев), если худо пользуемся им, обращается на пагубу, то есть во вред не только душевный, но и телесный.