Так же и у людей. Вот почитайте, Катя, мировую художественную литературу. Ту, что до середины XX века. Есть ли там хоть слово о раке? Нет. Вот так конкретно: жил Иван Ильич и умер от рака – нет. (
Потому что люди перестали с такой частотой умирать от инфаркта, который в наше время простая и понятная в своей причинно-следственной связи болезнь. Лечение сердечно-сосудистых заболеваний – это ремонт сломанного или засоренного водопровода. А рак – возникновение новой формы жизни. Его лечение нам еще только предстоит изобрести. Мы его ждем, мы по нему тоскуем, мы нервничаем от того, что оно не появляется так быстро, как нам бы хотелось. И мы еще больше нервничаем, зная, сколько страдающих ежедневно людей ждут от нас этого великолепного озарения».
Пожалуй, это был самый эмоциональный момент интервью с профессором Андреем Гудковым. Ясно, что попытки недалеких пациентов ухватиться за любую, пусть даже сомнительную соломинку, намекающую на возможность моментального спасения от рака, настоящие ученые воспринимают как претензию в свой адрес: ну почему так долго, ну что же вы там копаетесь? Необходимые науке десятилетия на разработку, исследования и клинические испытания возможного спасительного средства, связанные с этим ожидания и провалы, обычные, боящиеся рака или уже болеющие им люди, как правило, списывают на нарочные промедления и даже заговор. Выдержка и долготерпение ученых обыкновенным пациентам кажутся невероятными. Как будто ученые эти и их близкие сами не болеют раком или не понимают: спасительное лекарство нужно здесь и сейчас. Ну нет даже десяти лет в запасе у обыкновенного человека. Иногда и десяти дней нет.
Профессор Гудков, конечно, такие упреки впрямую слышит нечасто. Но как тонкий человек чувствует их. И как настоящий пассионарный ученый переживает: «Наше нынешнее состояние с лечением рака напоминает состояние с лечением инфекционных болезней в доантибиотиковую эру: туберкулез, сифилис, чума, холера – всё это казалось неизлечимым, а потом вдруг – раз, и нашлись антибиотики. И эта иллюзорная легкость, с которой человечеству достались антибиотики, нас избаловала. Хотя, безусловно, случилось великое дело, которое поддерживает нас в вере в то, что и против рака может быть изобретено нечто действенное и универсальное. Это сродни знанию, что твой сосед выиграл в лотерею. То, что это в принципе возможно, греет. Каждый ученый – игрок. Если бы мы не были игроками, то мы бы давно уже опустили руки. Ведь если работать по Павлову или по Дарвину и убедиться, что это лекарство не работает, другое – провалилось, третье вообще приносит вред, можно сказать, что поиск лекарства от рака – это не занятие для нормального человека. Я лучше буду ботинки чистить: в конце концов, это результат, видный каждый день. А тут бьешься годами, и у тебя сплошные провалы. Вот потому психологически долго в науке выдерживают только люди, которые остались детьми, они умеют верить даже тогда, когда поводы верить практически исчерпаны. Чем отличается ребенок от взрослого? У взрослого мир закончен. Ребенок каждую секунду готов к тому и даже знает, что мир поменяется, не просто может поменяться – должен! Для ученых такой, способный многократно и кардинально меняться мир, – наука. Так мы и живем».
Глава 24