Правила ведения боя. #победитьрак

«Это слишком разные вопросы, Катя. На них нельзя ответить одним махом. Самое простое в этой истории – деньги. В это невозможно поверить, но мое спасение обошлось мне в двадцать пять долларов, которые я заплатила за страховку. А мое лечение стоило несколько сотен тысяч долларов: сработала страховка. Потребовалось совсем немного бюрократии: подтвердить, что мое состояние не позволяет мне уезжать, что лечение необходимо начать тотчас же, в Америке. Клиника такое подтверждение дала. И меня немедленно стали лечить. Это, конечно, везение. Потому что сегодня я понимаю, что без денег ты пропал. В этом смысле мне повезло. В остальном – не очень. Хотя опять же – как сказать. Стала бы я такой, какая я сейчас, если бы не болезнь? Думаю, нет.

Эта последняя ступень в понимании болезни делает человека предельно открытым, готовым к любви: ты ценишь маму, ты ценишь родных, ты ценишь каждую минуту, когда ты с ними. Выражение «душа открыта» – это даже не совсем точное выражение. Точнее сказать, ты выучиваешься жить не только для себя, ты понимаешь, что жить нужно для всех, а для себя уже на последнем месте. Вот та я, которая начала болеть, та, первая, любимая – «Я и только Я», – она осталась там, в палате госпиталя. Появилась другая я, которая вообще не видела себе места на свете, где нет всех остальных, любовь к которым и стала смыслом жизни. Появляется, правда, проблема времени: ты больше не умеешь что-то делать бегло, мимоходом. Становится важной каждая минута. И эта минута наполняется невероятным смыслом, когда ты держишь за руку кого-то бесконечно дорогого. И эта минута звенит от напряжения, когда по какой-то причине этого близкого и родного человека нет рядом: вы плохо поговорили или просто разъехались по делам и не получается дозвониться. А тебе кажется самым важным на свете именно сейчас услышать его родной голос».

Я хорошо понимаю, о чем она говорит. Со мной это было. И, как ни странно, это тоже связано с проектом #победитьрак.

9 ноября 2011 года. Онкоцентр на Каширском шоссе. Точнее даже, Научный центр Онкоцентра на Каширском шоссе, лаборатория комбинированной терапии опухолей. Готовлюсь к интервью с руководителем лаборатории, умнейшей и талантливейшей женщиной, доктором медицинских наук Еленой Трещалиной (о ее большой подвижнической и научной деятельности еще пойдет речь в этой книге). Елена Михайловна поит меня кофе, кормит мармеладом, между делом рассказывая захватывающую историю развития онкологической научной мысли в СССР, а затем и в России. Стены ее кабинета увешаны портретами учителей, выдающихся ученых-онкологов: Блохина, Ларионова, Преснова…

Рассказ интересный, говорит доктор наук Трещалина как по писаному, но я никак не могу сосредоточиться. Всё время выбегаю в коридор и набираю телефонный номер, слушаю длинные гудки, упирающиеся в металлический голос: «Абонент не может ответить на ваш звонок». Я то злюсь, то нервничаю: «Ну как это не может! Всегда мог!!!» Елена Михайловна беспокоится: «Катя, я что-то не то говорю?» – «Нет, всё то. Но сегодня день рождения у очень близкого мне человека. У моего учителя и друга. А я не могу дозвониться, чтобы поздравить. И еще: у него рак. Возможно, это и есть причина, по которой я не могу дозвониться».

«У нашего Лёвушки сегодня тоже день рождения», – задумчиво говорит Елена Михайловна. И оказывается, что мы спешим поздравить с днем рождения одного и того же человека. У рака много причудливых совпадений.

9 ноября 2011 года блестящему журналисту и телеведущему Льву Бруни исполнялся шестьдесят один год. Чуть больше года назад врачи обнаружили у Льва Ивановича агрессивный и стремительный рак поджелудочной железы. Это было осенью 2010-го. Врачи сказали, что ничего нельзя сделать, всё кончится быстро.

Свое шестидесятилетие Лев Бруни отметил в шумной и веселой компании друзей, большинство из которых ничего не знали о его болезни. За этот год мы с ним несколько раз говорили по телефону. Но я старалась не докучать рассказами о себе и работе, больше помалкивала да расспрашивала: «Как дела?» – всякий раз слыша в ответ: «В целом очень даже неплохо, Катька». И смешок.

Теперь в коридоре Научного центра, то и дело выбегая из кабинета Трещалиной, я названиваю Бруни и корю себя: чаще надо было звонить, дура. Звоню Лёвиной сестре Дюке: «Почему Лев Иваныч не берет трубку?» – «Да не волнуйся ты, у него сейчас священник», – говорит нарочно спокойным голосом Дюка. Больше ничего не говорит. Кладет трубку.

Через полчаса он перезванивает сам. Живой. Отлегло.

Я тороплюсь поздравить, желаю не ему, а себе – почаще видеться, что-то еще в том же бодром духе. Он перебивает: «Катя, я хочу дать вам интервью». Мне? Зачем? Почему? За что?

– Я хочу, чтобы вы соединили свою профессиональную деятельность, журналистику, и общественную, работу в фонде «Подари жизнь». Я хочу рассказать вам о смерти. Вы такое интервью больше ни с кем не запишете.

– Но…

– Не перебивайте сейчас, мне трудно говорить. Я совершенно не боюсь смерти. Я готов. И мне кажется важным об этом рассказать и быть услышанным. Приезжайте.

Глава 9