Правила вежливости

– Я уже не помню. Когда мы познакомились, я рассказал ей, что хочу переехать в Нью-Йорк. Она предложила помочь. Обещала представить меня кое-кому. И в целом помочь мне встать на ноги.

Я даже присвистнула от восторга. Я даже головой покачала.

– А квартира?

…

– Это ее квартира.

– Симпатичная куртка, между прочим. И где только ты хранишь всю эту одежду? Ах да! Я, кажется, что-то собиралась тебе рассказать… Надеюсь, тебе это понравится. Через несколько дней после того, как Ив от тебя сбежала, она решила это отпраздновать и в результате отключилась прямо в каком-то закоулке. Ее нашли полицейские, и в кармане у нее оказалась карточка с моим именем, так что они явились ко мне среди ночи, чтобы я ее опознала. Но отпустили они нас далеко не сразу. Сперва один милый следователь отвел меня в комнату для допросов, усадил, принес мне кофе и попытался наставить нас на путь истинный, решив, что мы обе проститутки. Он, видите ли, заметил на лице у Ив шрамы и пришел к выводу, что всему виной наш порочный образ жизни.

Я подняла брови и чокнулась с Тинкером кофейной чашкой.

– Ну вот. Разве в этом мало иронии?

– В этом много несправедливости.

– Вот как?

Я сделала глоток кофе. Он даже не пытался себя защищать, так что я решила продолжить:

– А Ив знала? Я имею в виду, она знала о твоих отношениях с Анной?

Он с бледным видом покачал головой. Нет, это был просто апофеоз бледности!

– Думаю, она что-то такое подозревала, – сказал он. – Предполагала, что есть какая-то другая женщина. Но вряд ли она догадывалась, что это именно Анна.

Я посмотрела в окно. Перед светофором остановилась пожарная машина со всей командой пожарных в полном облачении, пристроившихся на выступах над колесами и цеплявшихся за всякие крюки и лестницы. Какой-то маленький мальчик, одной рукой держась за руку матери, второй радостно помахал пожарникам, и все они помахали ему в ответ – благослови их Господь!

– Пожалуйста, Кейти, послушай меня. У нас с Анной все кончено. Я для того и вернулся из «лагеря» Уолкоттов, чтобы ей об этом сказать. Именно поэтому мы и обедали вместе.

Я снова повернулась к Тинкеру и сказала, словно думая вслух:

– Интересно, а Уоллес знал?

Тинкер опять поморщился. Он все смотрел на меня глазами раненой газели. Сейчас просто невозможно было поверить, каким он раньше казался мне привлекательным. Вообще-то, если оглянуться назад, думала я, он весь был самой настоящей фикцией – как и его дорогие, украшенные монограммой безделушки вроде той серебряной фляжки в кожаном футляре. Он, наверное, эту фляжку без конца полировал, сидя в своей безупречной кухне, хотя в Манхэттене на каждом углу можно купить виски в плоской бутылке как раз такого размера, чтобы в карман влезала.

Когда я вспоминала, как Уоллес, в своем простом сером костюме, с предельной вежливостью тихим голосом давал разные дельные советы седовласым друзьям отца, то Тинкер по сравнению с ним начинал казаться мне каким-то водевильным актером. Вообще-то мы, наверное, не слишком полагаемся на сравнения, чтобы понять, с кем в данный момент имеем дело. Чаще все-таки мы предоставляем людям возможность показать себя в тот или иной момент такими, какими им хочется самим, и этот небольшой отрезок времени куда более управляем и сценичен, куда лучше поддается контролю, чем целая человеческая жизнь.

Смешно. А ведь я с таким страхом представляла себе эту нашу встречу. И вот теперь, когда она состоялась, я находила ее даже отчасти забавной; во всяком случае, она явно помогла мне во всем разобраться и даже в чем-то обнадежила.

– Кейти, – сказал Тинкер, а точнее пролепетал умоляющим тоном, – я же пытаюсь объяснить тебе, что та часть моей жизни осталась позади.

– И моей тоже.

– Пожалуйста, не говори так!

– Эй! – снова прервала я его веселым тоном. – А вот тебе и еще один вопросик: ты когда-нибудь ходил в поход по-настоящему? С палаткой? В настоящий лес? С охотничьим ножом и компасом?

Это, похоже, задело в его душе некую болезненную струну. Я заметила, как на щеках у него заходили желваки.

– Ты перегибаешь палку, Кейти.

– Правда? А что это значит? На что это похоже?

Тинкер опустил голову, изучая собственные руки.

– Мальчик мой, – сказала я, – видела бы тебя сейчас твоя мать.

Он вдруг резко поднялся, ударившись бедром об угол стола так, что из молочника выплеснулись сливки, и положил возле сахарницы пять долларов, дабы отблагодарить нашу официантку за внимание.

– Кофе тоже за счет Анны? – спросила я.

Тинкер, шатаясь, как пьяный, двинулся к двери.

– Неужели именно это и означает «перегибать палку»? – крикнула я ему вслед. – По-моему, не так уж это и плохо.

Я положила на стол еще одну пятидолларовую банкноту и встала. Направляясь к выходу, я тоже слегка пошатнулась. А оказавшись на Второй авеню, сперва посмотрела в одну сторону, потом в другую – точно волчица, которой наконец-то удалось вырваться из клетки. Затем глянула на часы. Стрелки раскинулись между цифрами «девять» и «три», точно два дуэлянта, отсчитавшие шаги и готовые повернуться и стрелять.

Было совсем не так уж и поздно.

* * *