Правила выживания в Джакарте

Прошло три года, а этот неудачник все еще носит свои безвкусные ботинки, какой кошмар. Рид даже хмыкает: вот он бы такое никогда-а-а-а… Стоп.

– А чего это Деванторе понадобилось от Чопинга? Он же мелкий перекупщик.

Девантора, басировский любимчик, руководил людьми Картеля на улицах, но Чопинг все равно был далек от Картеля так же, как хотел бы быть далек прямо сейчас Рид. Стезя Чопинга – дурно одеваться и обманывать богатеньких белых туристов. Иногда он угонял тачки, иногда ввязывался в какие-то неудачные аферы, но все это было настолько мелко, что не стоило внимания Картеля.

Этот вопрос заставляет Боргеса лыбиться еще сильнее.

– Так Чопинг, говорят, ухватил главный приз. – И от широкой улыбки шрамы на его лице растягиваются мелкой светлой паутиной. – Ну. Ты понял. Вытянул большую рыбу. Отхватил лакомый кусок.

– Наложил лапу?

– Хапнул пожирнее.

– Урвал горячее.

– Оттяпал…

– Вы задолбали, – обрывает их единение душ Зандли, а затем широко зевает. – Вот почему я терпеть не могу, когда вы воссоединяетесь. Кретины…

Боргес и Рид смеются – и этот смех хорошо разряжает скопившееся напряжение, даже сама Зандли улыбается.

Но Рид с Боргесом друг друга поняли. Вот то есть как! Чопинг успел первым купить у Гринберга таблички, на которые все тут молятся.

– Вопрос только – откуда он надыбал деньги на все это счастье? Какая вообще чернорыночная цена?

– Пятнадцать лимонов плюс. В евро.

Рид присвистывает.

– На сбыте угнанных авто столько не наваришь. Где он, черт побери, нашел такие деньги?

– А хер его знает. – Боргес пожимает плечами. – Мне нужен был только адрес. Я к нему ввалился, чтобы найти там Девантору, а нашел еще Салима: стоят, целятся друг в друга, а Чопинг лежит между ними, приложенный о батарею, крокодиловыми ботами кверху. Чума, короче, картина чисто Пикассо.

– Конвульсия и истерия в кубизме?

– Точняк. – Боргес одобрительно кивает. – Ну, к моему приходу они, видимо, уже что-то порешали между собой, потому что Девантора отбрехался мне, что понятия не имеет, о чем я говорю, вызвал свою бригаду картелевских инквизиторов и свалил. Я такой типа: а ну! куда! Но тут ты звонишь. Тайминг – во!

Воспоминания о рассерженном голосе Боргеса складывают пазлы в единую картинку. Но Риду кое-что все еще непонятно.

– А Салима с собой зачем взял?

– Так я не брал, – удивляется Боргес, – он сам увязался.

Рид удивиться уже не успевает: в поле зрения появляется Нирмана в сопровождении еще одного вооруженного служителя. Костюм монашки она так и не сменила, но стащила с головы апостольник, обнажив бритый череп, пирсингованные уши и новую татуировку на шее.

– Подъем, – говорит она, но затем останавливает Рида, который собирался с облегчением подняться на ноги: – Не-а, не ты. Ты сидишь и ждешь его преосвященство. Вы двое, – она кивает Боргесу и Зандли, – пошли. Салим хочет с вами поговорить.

– А как же я? – со звенящей в голосе обидой спрашивает Рид. – Моя задница уже по форме повторяет каждую трещину в этих деревяшках. В вас совсем нет жалости, сестра? Возьмите меня тоже!

– Бог тебя возьмет, – со вздохом отвечает Нирмана, – и очень скоро, если Салим услышит твое нытье.

– То, что вы тут все на взводе, не означает, что страдать должен я!

– Страдания очищают душу. А теперь сядь и сиди, Рид, за тобой придут.

– Хотя бы нянек забери!

Не оборачиваясь, она показывает ему средний палец.

– И следующую закупку в интерьер оформляйте в «Икее»! – кричит он ей вслед, а затем поворачивается к уставившемуся на него послушнику. – Ну чего? Я хорошо себя веду, можешь выдать мне полдник пораньше. – Рид валится обратно на скамью. – Прикольно они придумали. И сколько мне тут еще торчать?..

* * *

Торчать приходится долго.

В ожидании епископа (который, видимо, решает изморить его, прежде чем пытать) Рид успевает отрубиться, а когда просыпается – желтый дневной свет, заливавший церковь сквозь цветные витражи, сменяется на кроваво-красный. Рида кто-то пихает ногой.

– Давай вставай, до службы осталось двадцать минут. – Салим высится над ним в ореоле света из узкого витражного окна, а потом бездушно (и сильно, с-сука) пинает по свесившейся ноге.

Он слишком жесток для того, кто носит сан священнослужителя, зато эталонно бездушен для головореза.

– Который час? – сипит Рид. Голос, правда, больше подходит для вопроса «какой сейчас год?». Ужасно хочется пить, и он кладет ладонь на кадык, пытаясь смочить горло слюной, после чего кривится.

– Самое время поднимать свой зад, – кивает раб божий, рукой хлопая Рида по колену, чтобы скинуть его ногу. – Куда грязные ботинки ставишь, здесь же люди сидят.

Вообще-то ребята из «Вольто» готовы песок целовать в местах, где он этими ботинками ходил. Рид со стоном поднимает себя в сидячее положение. Салим смотрит на него с непередаваемым злорадством.

Вообще-то, чтоб вы знали, это не по-церковному. Так что, парень, будет смешно, если апостол Петр перед вратами рая отправит тебя левее по коридору просто потому, что ты не протянул длань помощи своему (бывшему) другу, когда он ожидал от тебя понимания и стакан водички.