Правильно ли мы говорим?

Я пишу о любви к родной природе в книге о любви к родному языку. И это не случайно: любовь к родным деревьям, цветам и травам неотделима от любви к родной речи, к народным пословицам и поговоркам, ко всему тому, что входит в великое понятие: Родина…

* * *

Иногда из нашего словесного обихода выпадают (постепенно, конечно) не только отдельные слова, но и целые «пласты» слов. В наши дни, например, таким «пластом» являются названия степеней родства.

В самом деле. Часто ли наш современник, особенно молодой, употребляет в разговорной речи такие слова, как «деверь», «шурин», «свояченица», «золовка», «сноха»? А ведь это исконно русские слова тысячелетней давности…

Как же это получилось? Почему в течение столетий наш народ нуждался в этих словах, а теперь вдруг перестал чувствовать в них необходимость?

Попробуем разобраться.

Но прежде всего я хочу быть правильно понятым. Я далек от мысли бороться за воскрешение всех слов, определяющих степени родства: ведь тогда нам пришлось бы возрождать слова «стрый» (дядя — брат отца) и «вуй» (дядя — брат матери), хотя эти древнейшие русские слова обветшали и постепенно забылись уже в Московской Руси.

Почему? Вероятно, они перестали быть нужными людям: не для чего стало различать дядю — брата отца и дядю — брата матери, как это имело место не только в древней Руси.

Как мне сообщил один китаевед, подобное различие в наименованиях «дядей» (с отцовской стороны и с материнской) — издавна существует в Китае, где брат отца (после отца самый уважаемый человек в семье) в случае смерти главы семьи, то есть своего брата, должен, по обычаю, содержать семью покойного. Брат матери таких обязанностей не имеет, и отношение к нему другое…

Думается, что китайский переводчик «Евгения Онегина» будет поставлен в затруднительное положение уже первой строчкой: какой «мой дядя» «занемог» у Евгения Онегина и как к нему относиться?

Конечно, в вопросе о наименованиях степеней родства надо знать предел: нелепо требовать восстановления старинного слова «ятровь», что означало «жена брата мужа», хотя следует признать, что в данном случае наши предки обходились одним словом там, где нам надо тратить три…

Однако вернемся к поставленному вопросу: почему наш язык стал менее нуждаться в словах для определения степеней родства, в словах, которыми пользовались в течение долгих веков?

В самом деле, почему?

Когда-то, в дореволюционные времена, в так называемом «высшем обществе» — эти слова считались слишком простыми, «мужицкими»; их заменяли французскими наименованиями: «бо-фрэр», «бель-сёр», «бо-пэр», «бэль-мэр», «кузэн», «гран-папа́», «гранд-онкль» и т. д. Для «аристократического» уха эти степени родства были на русском языке слишком «грубы», «простонародны»: «сноха» и «золовка» звучали для него примерно так же, как «онучи» или «лапти».

Постепенно предубеждение против «простонародного» (а на деле чисто русского) языка проникло и в слои интеллигенции, где хотя и не «французили», но стали «переводить» эти слова на русский язык «описательными синонимами»: «брат мужа», «сестра жены», «отец мужа», «брат жены» и т. д. Произошло явное обеднение русской речи, которому всячески помогал официальный язык канцелярий.

Насколько глубоко это вошло в наш современный язык, видно из того, что даже писатели, которые естественно должны быть хранителями русского языка, стали избегать упоминания этих старинных русских слов или употреблять их неверно. Последнее относится даже к весьма видным писателям. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на два примера.

В. И. Лебедев-Кумач в стихотворении «Родственничек», где речь ведется от лица мужчины, пишет:

«Мой шурин — лауреат, мой деверь — депутат…»

А между тем «деверь» — это брат мужа! То есть получается полная бессмыслица… Любопытно отметить, что этот «деверь», пройдя через руки многих редакторов (которые не знают и — что самое грустное — не хотят знать, что́ такое «деверь»), спокойно переходит из одного издания в другое. Где уж после этого молодежи учиться правильно говорить!..

Еще пример.

Даже такой знаток русского народного языка, как Демьян Бедный, допустил подобную ошибку. В стихотворении «Святая исповедь» он говорит о «бабушке Нениле», которая обращается

«То к свату Федору, то к шурину Вавиле…»

Однако «шурин» — это брат жены!..

При всем моем уважении к упомянутым поэтам, приходится признать здесь их ошибки и вспомнить старинные мудрые слова: «Платон мне друг, но истина дороже…»

* * *

Итак — в данном случае происходит, к сожалению, явное обеднение языка.

Иначе смотрит на это молодежь, во всяком случае некоторые ее представители. Один знакомый студент, например, прямо заявил: «Ваши степени родства устарели, как соха и лучина. Они являются пережитом патриархальных отношений в семье и современному человеку совершенно не нужны. Для чего мне самому запоминать слово «свояченица» и заставлять задумываться своего собеседника, когда можно сказать «сестра жены»? Просто и для всех понятно!..»