Правильный ход

— Итак… Ты почувствовала какую-нибудь искру?

Ее глаза устремлены на меня с другого конца стола, на губах играет легкая ухмылка, и хотя я имел в виду вдохновение для работы, мы оба знаем, что между нами всегда была искра.

Ее внимание возвращается к нашему столу с десертами. — Думаю, да.

— Хорошо.

Хватаясь за ножку ее стула, я тяну ее, подтягивая к себе, чтобы она села рядом и давая ей понять, что наша деловая встреча официально закончена. — Расскажи мне все.

Она берет канноли. — Я подумала, что могла бы сделать цилиндр из темного шоколада, вот такой формы, наполненный кремом пралине с копченым фундуком.

Она указывает на кусочек шоколадного пирога с пралине. — Похоже на этот вкус, но без тяжелой текстуры. Я могла бы нарисовать шоколадом на тарелке, украсить кусочком сахара и шариком мороженого из соленого овечьего молока.

Она делает паузу, чтобы перевести дыхание. — Что ты об этом думаешь?

Мой рот приоткрыт от шока, когда я смотрю на нее.

— Знаю — знаю. Кто, черт возьми, захочет мороженое из овечьего молока, верно?

— Твой разум только что создал это? Так быстро?

Впервые в жизни Миллер кажется застенчивой.

— Это звучит невероятно, Миллс.

— Да?

— Да. Черт.

— Что ж, если я не забуду все это, когда мы вернемся домой, я запишу рецепт. Осталось сделать еще два. На ее губах появляется улыбка облегчения, когда она оглядывает все еще полную пекарню. — Спасибо, что привел меня сюда. Мне здесь нравится. Насколько забавно наблюдать, как люди откусывают первый кусочек?

Прямо сейчас она наблюдает, как кто-то пробует выпечку, но я наблюдаю только за ней. Я не получаю того же удовольствия, что и она, потому что я не креативный человек. У меня нет продукта, который я мог бы предложить миру в надежде, что он им понравится, но, черт возьми, я мог бы весь гребаный день смотреть, как Миллер наблюдает за тем, как другие едят.

— Ты когда-нибудь хотела бы открыть подобное заведение?

Я понимаю, что играю с огнем. В некотором смысле я имею в виду, останется ли она когда-нибудь на одном месте достаточно надолго для этого.

Она пронзает меня взглядом, давая понять, насколько очевидно мое поведение, но подыгрывает. — Если бы ты спросил меня об этом семь лет назад, ответом было бы очень простое «да». Но сейчас? Я уже не знаю. Я работаю в ресторанах уровня Мишлен по всей стране. Недавно я получила награду, к которой большинство шеф-поваров стремятся всю свою жизнь и никогда не получают. У меня есть список желающих нанять меня на кухню на три года вперёд. Я хорошо зарабатываю, и, хотя тебе не нравится, когда я это говорю, я чувствую, что обязана своему отцу сделать что-то важное в своей жизни. И, нет, десерты не важны, но я пыталась стать значимой в индустрии. На данном этапе своей карьеры у меня нет такой роскоши, как позволить себе менять направление. Ты не согласен?

Вау. Я не знаю, была ли Миллер когда-нибудь такой уязвимой со мной. Не только для того, чтобы рассказать, что происходит в ее хорошенькой головке, но и спросить мое мнение по этому поводу.

Поэтому я тщательно подбираю слова. Что-нибудь слишком глубокое и личное может заставить ее сбежать.

— Нет, я с тобой совсем не согласен. Я думаю, ты могла бы менять направление еще сотню раз в своей жизни, и ты бы никогда не застряла, чтобы сделать это. Жизнь заключается в том, чтобы найти свою радость, жить так, чтобы это приносило счастье тебе и другим. Итак, я полагаю, реальный вопрос в том, делает ли твоя карьера счастливой тебя? Эта она — работа твоей мечты?

Она делает паузу, на мгновение задумавшись. — У меня это хорошо получается, так что да, теперь это моя мечта.

Не совсем ответ на мой вопрос, но мне достаточно, чтобы понять. Это то, чего она хочет от жизни. В этой карьере высокого уровня она преуспевает, никогда не задерживаясь надолго на одном месте.

Есть вещи, которые я хочу сказать: то, что ты талантлив, не означает, что ты кому-то этим обязан. Единственное, что ты должен своему отцу, — это найти свое счастье. Переезжай в Чикаго. Не оставляй Макса.

Не оставляй меня.

Но я пообещал Монти, что поговорю с ним, прежде чем просить об этом Миллер, и я слишком забочусь о ее мечтах, чтобы просить ее отказаться от них ради меня.

Миллер берет вилку и макает в тирамису, откусывая большой кусок. Она вздыхает, глядя на это, как будто леденцы и шоколад — ответы на все ее вопросы. — Как звали твою маму?

— Мэй.

— Мэй, — говорит она задумчиво. — Еще одна буква «М».

Я не могу удержаться от улыбки. Она была со мной всего пятнадцать лет, но она лучшая женщина, которую я знаю. — Я бы хотел, чтобы она познакомилась с Максом. Он бы обвел ее вокруг своего пухлого мизинца.

— Он сделал это со всеми нами.

Миллер соглашается, наклоняя голову и опершись подбородком на ладонь, как будто она могла бы сидеть и разговаривать со мной всю ночь.

Было приятно наконец-то с кем-то поговорить, но, боюсь, одиночество станет гораздо более очевидным, когда она уйдет.

— Какой она была? — спрашивает она.