Правильный жир. Для чего он нужен организму и почему надо перестать его ненавидеть

То, что она продолжала набирать вес в такой контролируемой обстановке, не имело рационального объяснения. Хуже того, в семье появился второй пациент с теми же симптомами. Ее двухлетний двоюродный брат беспрерывно ел и тоже страдал ожирением. Нечто необъяснимое поразило его, как и сестру.

Рожденный для науки

Открытия Коулмана 1973 года, связанные с ob/db, привлекли внимание научного мира к нечто таинственному в крови, что может подавлять аппетит. Несколько лабораторий вступили в состязание в попытке отыскать это соединение. Нашедший его первым совершил бы серьезный прорыв, и на него обрушилась бы лавина похвал. Сам Коулман годами пытался выделить искомое из крови мыши db, но задача оказалась более сложной, чем он ожидал. Время шло, и начал возникать вопрос — существует ли это вещество? Требовалась новое поколение ученых, специализирующихся в молекулярной биологии, чтобы разгадать загадку.

Например, Джеффри Фридман.

Он был рожден для науки, но не знал об этом, пока не дожил почти до тридцати лет. Сейчас, разменяв седьмой десяток, Фридман может похвастаться ростом более шести футов, кудрявыми каштановыми волосами и очками в тонкой оправе. Учитывая рост, он поначалу попытался сделать карьеру в спорте. Как говорит он сам: «Я был реально хорошим баскетболистом. Я мог играть наравне с лучшими. И в теннис я играл тоже очень достойно. Но я был на пару лет младше, чем некоторые парни с моего потока, и физически созревал с опозданием, так что не мог конкурировать с ними в университете. Однако я тратил на спорт больше времени и усилий, чем на что-либо еще». Это были признаки склонного к борьбе и конкуренции характера, сыгравшего значимую роль в карьере ученого.

В старших классах семья подталкивала Фридмана к тому, чтобы он посвятил жизнь медицине. Он говорил: «Все мои дедушки и бабушки были иммигрантами. А среди иммигрантов-евреев имелась склонность к профессии медика, поскольку это респектабельный и надежный способ заработать на жизнь. Мой отец был врачом, и думаю, он всегда ожидал, что я стану таким же… Когда стало ясно, что как спортсмен я ничего не добьюсь, родители предложили мне пройти прошел шестилетнюю медицинскую программу в Политехническом институте Ренсселера». Если верить Фридману, то они видели, что медицина — его судьба.

Во время обучения Фридман попробовал себя в качестве исследователя, но первые попытки оказались не очень впечатляющими. Он отправил статью в Journal Clinical Investigation[20] (JCI). Первый ответ был с отказом, но длинным и подробным, в нем объяснялось, какие в работе есть недостатки и как их можно исправить. Второй просто гласил, что статью нельзя публиковать ни в JCI, ни еще где-либо. Фридман вспоминает: «Никогда не забуду эти рецензии. Откровенно говоря, в то время я думал, что публикация была монументальным интеллектуальным прорывом, и я не надеялся, честно говоря, что напишу научную статью, которую когда-нибудь напечатают».

Фридман получил медицинское образование достаточно рано, в двадцать два года, в 1976. У него был год до того, как занять место гастроэнтеролога в клинике Бригема в Бостоне, так что он подписался на временную исследовательскую работу в Рокфеллеровском университете (Нью-Йорк), чтобы убить время. Там он встретился с ученым Мэри Жанной Крик, которая и ввела его в область биохимических основ поведения. Фридман стал ее ассистентом в работе по воздействию опиатов на головной мозг. Он говорит: «Я был на самом деле воодушевлен тем, что молекулы в нашем мозге воздействуют на наше поведение и эмоциональное состояние, что это не какие-то метафизические процессы и что были молекулы — переносчики информации. И тогда я на самом деле полюбил исследовательскую работу».

В тот же год Фридмана представили другому исследователю, доктору Брюсу Шнайдеру, который изучал мышь ob. Шнайдер помог Фридману осознать, что это животное можно использовать для идентификации молекул, контролирующих поведение. Воодушевленный такой возможностью, Фридмана оказался перед дилеммой: оставаться в науке или продолжить врачебную карьеру в Бостоне. Коллеги Фридмана по медицинскому курсу уже хорошо зарабатывали, в то время как он всерьез думал, не вернуться ли к учебе. Медицина принесла бы удовлетворение его семье, но исследования вызвали у Фридмана такое любопытство, которое он не мог игнорировать.

Он решил отвергнуть гастроэнтерологию в Бостоне и отправился в аспирантуру Рокфеллеровского университета в 1981 году. Его отец не пытался скрыть недовольства. Фридман говорит: «Я помню, как он насмешливо сказал: „Ну отлично, теперь тебе будут платить как доктору наук“. Он вызвал у меня чувство вины из-за его мечты заниматься частной практикой вместе с сыном. Но это вовсе не было моей мечтой». Фридману было нелегко отказаться от престижной и хорошо оплачиваемой работы врача, бывшей частью семейного наследия.