Правило крысолова

— Бабушка, извинись, но у меня непредвиденные обстоятельства. — Я кое-как разорвала скотч и раскрыла коробку. Внутри оказался пакет, обложенный скомканными газетами. — Кто-то прислал детям Ханны посылку…

— Ты взяла фотографии детей? — перебила меня бабушка.

— Взяла.

— Хорошо. Они тебе понадобятся.

— Мне? — Я вытащила газеты, сходила с телефоном к мусорным бачкам и выбросила тару вместе с газетами. — Зачем они мне?

— Если бы ты приехала вовремя… — зловеще начала она.

— Ладно, бегу.

Я наспех затолкала тяжелый пакет из коробки в свой, на прочных ручках, и побежала к метро. Две остановки удалось посидеть. Ощупывая содержимое посылки у себя на коленях, я задумалась. Большой круглый предмет, конечно, мог оказаться мячом или тюком, но мне вдруг стало не по себе. В автобусе — давка. Кляня на чем свет стоит свое неуемное воображение, я продержалась до входа на участок.

Захлопнув за собой калитку, подошла к крыльцу, поставила пакет на лавочку и решительно стала копаться в нем, разворачивая тот, из посылки. Больше всего мне не нравилось, что я нащупываю что-то мягкое. Когда это “что-то” оказалось человеческой кистью, все внутри меня замерло в защитной реакции подступающего обморока. Но до того как свалиться на спину в лужу у бочки, я удостоверилась, что внутри пакета лежат две человеческие кисти рук и голова.

Два…

Вообще-то это началось в пятницу. Пятница началась у меня в семь утра. У инспектора Ладушкина в пять тридцать. У моей бабушки Изольды в четыре двадцать. В это время она обычно просыпается, шаркая утепленными шлепанцами (из шкуры козы, мехом внутрь), идет на кухню и ставит чайник. Потом садится в своей комнате в кресло, укутывается в плед и затихает, прислушиваясь. Это ритуал. Она ждет движения или звука из комнаты рядом.

Там ночует дедушка Пит. Мы все его так называем, хотя он не муж моей бабушки, а ее брат. Если дедушка Пит начнет шевелиться (а он уже точно должен быть разбужен шарканьем теплых огромных шлепанцев и приглушенным кашлем, и грохотом от падения крышки металлического чайника в металлическую раковину в кухне, и хлопком крышки помойного ведра, куда бабушка вываливала старую заварку), значит, он собирается встать. Собирается — это еще не значит, что встанет. Он будет суетливо нашаривать ногами свои огромные теплые шлепанцы (из шкуры козы, мехом внутрь), а потом шевелить в них пальцами, медленно проверять, все ли пуговицы на пижаме застегнуты, смотреть в окно, пытаясь воскресить в себе ощущение ожидания нового дня, кашлять, катать языком мокроту во рту, выдвигать ногой в шлепанце плевательницу из-под кровати и долго потом ее рассматривать, вспоминая, что это и зачем.

Бабушка, затаившись, ждет именно этого звука — скрежета металлической плевательницы. Если Пит возьмет ее с пола и плюнет, значит, он встанет, спустится по лестнице на кухню, нальет кипяток из закипевшего чайника в заварочный, забросит туда несколько щепоток трав из разных баночек, помешает серебряной ложечкой, накроет полотенцем, поставит на поднос, приладит к горячему боку чайника две чашки, чтобы они нагрелись по дороге, в одну положит два кусочка сахару и понесет поднос к ней в комнату, а она притворится задремавшей, и Пит будет стоять у кресла, натужно дыша, пока ей не надоест притворяться. Тогда бабушка откроет веселые глаза, страшно удивится и обрадуется, хлопотливо усадит Пита, укроет его ноги, подкатит столик, и они помирятся, как только травяной чай будет разлит.

Но дедушка Пит может задвинуть плевательницу обратно, проглотить свою слизь, вытащить ноги из шлепанцев и лечь опять под одеяло. Это значит, он вспомнил вчерашнюю размолвку, и чувство обиды, и ее хвастливую гордость одиночества, и теперь будет, как в детстве, ждать и молчать.

Утром, открыв глаза, я сразу утыкаюсь в их фотографию на стене, потому что люблю спать на левом боку. Однажды после хорошей вечеринки я проснулась на спине и влипла взглядом в девственно-чистый потолок. Это было ужасно. Спросонья, не обнаружив знакомые силуэты в темно-серых тонах, ограничивающие свое могущество старинной рамкой красного дерева, я испугалась до судорог, решив, что заснула в неизвестном месте. Потому что обычно каждое утро, открыв глаза, я вижу эту парочку — долговязый брат держит на руках свою маленькую сестру, и каждое утро обещаю себе, что обязательно сниму фотографию со стены, но днем я совершенно забываю о ней. Готова поспорить — она становится невидимой днем и вечером, чтобы проявляться судорогой исчезнувшего прошлого и навязывать себя по утрам.

Итак, в эту пятницу дедушка Пит задвинул плевательницу ногой под кровать и лег. Бабушка сама спустилась в кухню, заварила чай и выпила его там, в утреннем сумраке, не включая свет. Инспектор Ладушкин еще спал, бабушка, естественно, даже не подозревала о его существовании, я — тем более, дедушка Пит, как ни странно, единственный из нас, кого существование инспектора Ладушкина уже задело краем плаща его величества случая.