Правило крысолова

Спускаемся вниз. Садимся в темноте за большим круглым столом в столовой. В тишине, содрогнувшись, вдруг включился холодильник, нервы мои слишком напряжены, я чуть не полезла от страха под стол. Лора заметила мой испуг и не смогла сдержать покровительственной усмешки. Они вдвоем смотрят на меня с терпеливым ожиданием. Старый воин и воин-подросток… Прислушиваюсь к себе и отмечаю легкую неприязнь к обеим.

— Не нужно нас ненавидеть, — замечает бабушка. — Я, например, тобой восхищаюсь. Лора подрастет и тоже поймет, что бог уделил твоему уму и внутреннему содержанию больше внимания, чем внутреннему миру самой великолепной воительницы. А вот красоты он добавил зря. Это тебя будет всегда отвлекать от реальности.

Чувствую, что краснею, потому что так обо мне бабушка говорит первый раз.

. — Царевна ты наша, лягушка, — шепчет Лора. — Давай колись, что знаешь!

— Мой любовник оказался федералом, — решаюсь я. — Он спал со мной, вероятно, только из-за информации о деньгах…

— Ну-ну, — успокаивает меня бабушка. — Не стоит так сразу все упрощать. Мужчину не заставишь из-за денег почти два года заниматься сексом по субботам.

— А из-за очень больших денег? — встревает Лора.

— Он стащил мой блокнот. Он носил с собой состав для снятия слепков с ключей, миниатюрный фотоаппарат-зажигалку…

— Не все так плохо. Ты же знаешь, мужчины-воины обожают обвешиваться дорогим снаряжением и фотографироваться, как только подвернется такая возможность, — успокаивает меня бабушка. — Не отвлекайся. Как там наш инспектор?

— Он… Он тоже считает, что Павел познакомился со мной по наводке. Счета Фракции Красной Армии оказались пусты. Немец Зебельхер из отряда по борьбе с терроризмом, который убил Руди и его напарницу Бригит в метро, сейчас приехал сюда, как полагает Ладушкин, в погоне за деньгами, которые Руди спрятал незадолго до смерти. Наши федералы пронюхали, что немец занят поисками денег, и начали прорабатывать русский след, подсунув мне Павла, а Ханне, вероятно, кого-нибудь еще в ее понедельный список любовников. Вот и все, что я знаю со слов Ладушкина. Можно включить лампу? — Это я в очередной раз дернулась, когда холодильник заурчал, врубаясь.

— Не надо. Посидим в темноте, так уютней, — вредничает Лора.

— Ладно. — Я решаюсь и спрашиваю бабушку:

— Ты говорила Лоре о посылках?

Бабушка задумывается. Поскольку в наших логических построениях нет объяснения появлению отрубленных голов и кистей рук родителей Лоры и Антона, бабушка решается и все рассказывает Лоре. Та немедленно вскакивает, зажигает все лампы, залезает в кресло с ногами и еще укрывается сверху пледом.

— Маньяк! — выдыхает она после этого и косится на темное окно.

— Ладушкин сказал, — теперь я позволяю себе повредничать, — что на его памяти он не встречал маньяков, которые после совершения акта надругательства над телами выясняли местожительства детей жертв и отсылали им на дом посылки с частями тел родителей. Что бы ты сделала, если бы получила такую посылку и открыла ее?

— С головой мамочки? — уточняет Лора, задрожав. — Ну-у-у… Я бы подумала, что это предупреждение…

— О чем тебя должны были таким образом предупредить?

— Чтобы я чего-то не сделала… Или сделала?

— Давайте не будем это обсуждать, — предлагает бабушка и закрывает ладонями лицо. — Устала я. Больше не могу говорить. Простите меня…

— За что? — удивилась Лора.

— Что? — Бабушка убрала руки, и ее глаза посмотрели на меня и на Лору с испугом неузнавания.

Я подумала, что ей стало плохо после воспоминания о ночных бдениях и рассветном захоронении.

— За что простить? — настаивает Лора.

— А… За то, что похоронили мы твою маму, а ты с ней и не простилась… И Антон не простился…

— Для меня эти языческие штучки значения не имеют, — бесшабашно машет рукой Лора. — Я вообще не знаю, зачем моя мамочка рожала детей. Мы ей ну никаким местом!.. Я тебя и деда помню больше, чем ее.

— Спасибо, вспомнила. — В столовую заходит Питер. Он гасит все лампы, кроме ночника на полу. — Я пришел сказать, что забрал мальчика к себе в спальню. Нечего ему спать с женщинами в одной комнате. Тем более он боится темноты. И так как ты завтра уедешь, — Питер кладет мне на плечо руку, — я хотел бы поговорить о нем. Без этих кровожадных фурий.

Бабушка молча встает и уводит Лору. Лора корчит мне рожи и делает страшные глаза, кивая на Питера.

— Сиди. — Питер подтаскивает кресло к окну и усаживается лицом к темному стеклу. — Мне нужно тебе кое-что рассказать.

— Я не хочу сейчас говорить о котенке…

— Не перебивай. Не так уж много времени мне осталось разговаривать вообще, чтобы ты могла выбирать. Я хочу рассказать тебе о тебе. О тебе четырехлетней. На фотографиях твои волосы кажутся темнее. А они были белого цвета. Это был цвет не холодной платины, а белого молока. Вон там, у старой калитки, сейчас ее заделали, стоял уличный туалет. Ты запиралась в нем с двумя соседскими мальчиками, они были постарше, братья-погодки, и вы рассматривали друг друга в разных местах.

— Питер!..