Правитель Аляски

Дружный хор подтвердил, что Тараканова начальником они принимают и другого не надо. Булыгин тут же на листе бумаги составил акт о добровольном своём отречении от должности начальника партии и возведении в эту должность Тимофея Тараканова. Сам первый расписался под актом и попросил расписаться всех прочих, кто владел грамотой.

Тринидадская бухта,

конец ноября 1808 года

Уже более недели «Кадьяк» с отрядом Ивана Кускова стоял на якоре. Море штормило, и сильный бурун у берегов заставил Кускова отказаться от первоначальных планов послать на разведку промысловых мест группу кадьякских и лисьевских алеутов под командой Сысоя Слободчикова. Ждали прибытия отряда Булыгина на бриге «Св. Николай». Тщательные поиски на берегу убедили, что, скорее всего, люди из отряда Булыгина здесь не были.

   — Ума не приложу, куда они могли деться? — делился своей тревогой Иван Кусков. — Боюсь, как бы беда с ними не случилась.

   — Да хоть бы и беда, — спокойно отвечал бородатый, плечистый, лет сорока пяти, ветеран компании, старовояжный Сысой Слободчиков. — С Булыгиным люди опытные пошли. Один Тимоха Тараканов чего стоит. Должно быть, задержались.

   — Но и нам ждать их здесь более недосуг. Промыслы надо вести, место для будущего поселения подыскивать. Думаю, Сысой, завтра снимемся с якоря и пойдём далее, к заливу Бодего.

   — Знак надо Булыгину с Таракановым оставить, — подал мысль Слободчиков, — что мы были здесь и ушли такого-то числа в Бодего, где и будем ожидать соединения с ними.

Сказано — сделано. На приметном месте на берегу поставили на холмике деревянный крест. В основании же креста зарыли в жестяной банке извещение для Булыгина с текстом, предложенным Слободчиковым.

На следующий день «Кадьяк» снялся с якоря и пошёл вдоль побережья на юг, к заливу Бодего.

Побережье Нового Альбиона,

декабрь 1808 года

Собачье мясо ненадолго насытило промышленников. В лесу взять было нечего, и Тараканов решился, презрев опасности, опять выходить к реке.

Двигаясь вверх по руслу, вскоре набрели на две хижины. Узнали ли хозяева, что к ним идёт отряд иноземцев, или что другое было тому причиной, но жилища оказались покинутыми. Нашли лишь парнишку лет тринадцати, объяснившего знаками, что его родичи видели следы чужаков и, напугавшись, переправились через реку.

В хижинах, к общей радости, обнаружилось немало копчёных кижучей в связках. Взяли по двадцать пять рыб на каждого и, оставив компенсацию в виде бисера и корольков, удалились.

У небольшой речушки в овраге устроили привал. Тараканов выставил караул, а сам намерился осмотреть окрестности с соседней горки. С собой взял промышленника Козьму Овчинникова и одного алеута.

Овчинников первым взобрался на высотку, но, едва выпрямился, как откуда-то раздались грозные крики, и поражённый стрелой в спину промышленник рухнул на землю.

Поднявшийся ему на помощь Тараканов увидел по противоположному склону горы и с той стороны, откуда они пришли, множество вооружённых туземцев. Следующая стрела досталась алеуту, и тогда Тараканов, видя бедственность их положения, открыл огонь по нападавшим, целясь в ноги. Упал один, второй... Остальные, подхватив поверженных на плечи, обратились в бегство.

Обратный спуск с двумя ранеными был непрост. И хоть раны оказались неопасными, но, пока повреждённые в стычке не окрепли, пришлось задержаться на этом месте пару дней. Вновь подтвердилось, что дикие не оставят их в покое и надо куда-то уходить.

Теперь шли берегом вдоль реки, надеясь рано или поздно достичь озера, из которого река истекает, или богатых рыбой мест и там остановиться на зимовку.

Холодный ветер нагонял тучи, заунывно пел в вершинах сосен, и ему вторил бурливый говор шумящего внизу речного потока. Сознавая ответственность за судьбу доверившихся ему товарищей, Тараканов шёл впереди разведчиком и, стараясь ступать тихо, чутко вслушивался во враждебный лес, всматривался в каждый изгиб реки, карауля, не приготовлена ли засада.

Иногда на реке встречались приплывшие с верховьев туземцы, не выражавшие к странникам враждебных чувств, и у них выменивали рыбу и лососёвую икру в бурдюках из тюленьих кож. Во время одной из торговых операций индеец, продавший пузырь, наполненный китовым жиром, спросил, не хотят ли русские выкупить свою соотечественницу Анну. Почему-то ранее никто о такой возможности и не подумал.

Предложение туземца вызвало у промышленных энтузиазм, а Булыгин даже в лице от радости изменился. Не мешкая, начали торг. Булыгин предложил в обмен свою шинель, Тараканов положил поверх шинели новый халат из китайской ткани; не остались в стороне и остальные, каждый хотел внести свою лепту — кто камзол, кто штаны, кто одеяло из шерсти. И алеуты добавили кое-что.

Но туземец с некоторым даже презрением тронул ногой образовавшуюся кучу вещей и сказал, что ко всему этому надо добавить четыре ружья. Требование всех озадачило, но сразу отказать не решились, попросили прежде привезти Анну Петровну и дать возможность говорить с ней. Туземец согласился.