Правитель Аляски

Такие же мрачные отвесные скалы, негусто поросшие на вершинах еловым лесом, тянулись по ту сторону пролива. Несмотря на солнечный день, здесь, на дне каменного ущелья, было холодно и неуютно, и Лазарев поймал себя на мысли, что ему хочется поскорее выбраться отсюда наверх, к свету солнца. Казалось, сама природа определила это место для той трагедии, которая случилась у этих неприступных берегов несколько лет назад.

Подушкин уверенно шёл вперёд. Судя по всему, он бывал здесь неоднократно.

Вскоре, обогнув почти вплотную смыкавшийся с водой скалистый выступ, они достигли круто уходящей вверх расщелины, усыпанной крупными гранитными валунами. Под камнями негромко журчал горный поток.

Офицеры не без труда поднялись по валунам наверх, и Лазарев почувствовал, что изрядно взмок под надетой в этот поход тёплой курткой на утином пуху.

Подушкин прошёл ещё немного вперёд и встал на мшистой площадке у края обрыва, поджидая отставших спутников.

   — Вот, — коротко сказал он. — Смотрите вниз. Отсюда всё видно.

Лазарев с Унковским наклонились над обрывом, пристально всматриваясь в освещённую солнцем толщу воды.

   — Левее, — нетерпеливо подсказал Подушкин и даже ткнул рукой: — Вон там.

Наконец они увидели. На дне, в продолговатой котловине, словно в заботливо приготовленном склепе, тускло сверкали обломки обитого медью корпуса. Поодаль были видны разбросанные там и тут отбелённые водой кости. Стайка крупных чёрных рыб прошла над костями, на миг прикрыв их своими телами.

   — Вот, господа, немногое, что осталось от «Невы», — мрачно отметил очевидное Подушкин. — Вы хотели ещё взглянуть на могилы...

Он провёл офицеров к небольшим, покрытым травой холмикам на лесной поляне. Несколько почерневших от дождей крестов отмечали последнее земное пристанище штурмана Калинина, советника Борноволокова, плывшего из Охотска на «Неве» для смены Баранова, и матросов корабля — всех, чьи останки удалось обнаружить после катастрофы.

Трое офицеров обнажили головы и молча постояли у могил. Потом вернулись обратно к площадке, где стояли ранее.

   — Как же, Яков Аникеевич, вас занесло сюда? Самое подходящее место, чтобы разбить корабль. — В голосе Лазарева прозвучало неприкрытое осуждение.

   — Тут уж, Михаил Петрович, — оправдываясь, начал Подушкин, — я ничего поделать не мог. Это Калинин, едва увидел мыс Эчкомб, принял решение плыть к нему, пользуясь попутным ветром. А уже ночь наступала, туман повис...

   — Идти ночью к мысу Эчкомб? — Лазарев покачал головой: каждому моряку, бывавшему в Русской Америке, известно, что места близ этого мыса опасные, много ловушек, подводных камней. — И при чём здесь Калинин? Разве не вы командовали кораблём?

   — В том-то всё и дело, — виновато потупился Подушкин. — Возле Якутата мы попали в шторм, сломало грот-стеньгу, изорвало паруса. Зашли в гавань в Чугацкой губе, кое-как отремонтировались. И тут большие споры меж нас возникли. Я говорю: нельзя на поломанном корабле дальше идти, да ещё зимой, в непогоду. Предлагал задержаться на берегу до весны. А Калинин своё гнёт: опасно, дикие нападут, и холода, замёрзнем, надо идти к Ситхе. Борноволоков слушал меня, слушал его и склонился всё же на сторону Калинина: он, мол, ходил здесь раньше на «Неве» с Лисянским, места знает. Решили идти дальше. Я вижу, с моим мнением не считаются, и поставил вопрос ребром: или пережидаем здесь, или я отказываюсь от командования судном. Тогда Борноволоков назначает штурмана командовать «Невой». Так и пошли. Сначала-то всё хорошо складывалось. Через три дня увидели Эчкомб. Но тут ветер поменялся, и погнало нас опять в море. Холод, пищи мало, кончилась вода. Люди помирать стали. Наконец вернулись обратно, опять увидели Эчкомб, и Калинин, от страха, должно быть, как бы вновь не унесло, решился на ночное плавание. Тут и вынесло нас в тумане на этот берег, ударило о скалу. Рубили мачты, пробовали спустить баркас. В нём женщины, дети. А заякориться не успели, баркас и перевернулся... — Подушкин сглотнул комок в горле. После паузы хрипло продолжил: — Крики гибнущих детей и женщин, которым мы не в силах были помочь, — этого ужаса, господа, я не забуду до конца своих дней. Корабль от удара стал разламываться на части. Я прыгнул в воду, на берег выбросился без памяти и чувств... Двое наших добрались всё ж до Ново-Архангельска. Оттуда помощь пришла. Нас осталось в живых человек двадцать пять. Пятнадцать ещё в пути от цинги скончались, другие погибли во время крушения...

   — Да, — в сердцах сказал Лазарев, — какой корабль погубили — славу русского флота! И всё из-за того, что согласия не было. Да разве пристало морякам власть на корабле делить! Никогда это до добра не доводило... Что ж, пойдёмте. Тяжко стоять здесь.

Он не стал говорить об очевидных ошибках покойного штурмана, вообразившего себя опытным мореходцем.

Когда спустились вниз, Подушкин вопросительно посмотрел на Лазарева: куда поплывём дальше? Тот проводил глазами пролетевшую над проливом стаю уток, примирительно сказал: