Правитель Аляски

   — Знаешь, о чём подумал я, Яков Аникеевич: а что бы делали эти храбрые голландцы, ежели б встретился им здесь, на Яве, такой примерно народ, как ситхинские колоши? Неужто и колошей сумели бы до такого состояния довести?

   — Никогда! — убеждённо сказал Подушкин. — Сами знаете, Александр Андреевич, для колошей смерть — почётнее всякой неволи, тем паче рабства. — Догадываясь, о чём думает сейчас Баранов, Подушкин, добавил: — Видно, судьба нас наказала, что на пути компании такой непреклонный народ поперёк дороги встал.

Подушкин угадал. Рассказ Якова Аникеевича, успевшего за эти дни вместе с офицерами «Кутузова» побывать на нескольких приёмах, о том, какие глубокие корни пустило рабство в батавском обществе, как и сцена, которую наблюдал Баранов на площади после окончания службы, пробудили в нём воспоминания о тех временах, когда, обосновавшись на Ситхе, они начали строить крепость и как не просто было устанавливать ему добрососедские отношения с племенами, заселившими Ситху и соседние с ней острова. Уже сама внешность колошей говорила о многом: каменно непроницаемые лица с хищными орлиными носами, мощные мускулистые торсы, твёрдый, дерзкий взгляд — во всём их облике выражались бесстрашие, гордость, сознание силы. Их тоены были несговорчивы: отказались, несмотря на обильные подарки и щедрые посулы, уступить лучшее место на острове — на высоком камне-кекуре.

...Скоро Пасха, думал Баранов под мерный стук колёс экипажа. И в тот, памятный ему, первый год на Ситхе за неустанными делами по оборудованию крепости не забыли они отметить святой христианский праздник крестным ходом, послали толмачку в селение колошей пригласить приезжих тоенов на церемонию освящения крепости. Чем же ответили им на эту любезность и знак добрососедского благорасположения? Ограбили мирную толмачку и, избитую, послали сказать, что не их это праздник и не придут. Медведников советовал: надо простить их неразумие. Но простить, когда тебя дерзко оскорбляют, значило бы проявить слабость. Им того и надо: увидят, что слаб, окончательно считаться с тобой перестанут. Нет, решил он тогда, настало время показать зубы.

Может, и не очень грозно выглядел его небольшой отряд из двадцати людей, с двумя лёгкими пушками, когда, переправившись на байдаре, смело вступили они в селение колошей и неожиданно встретили там несколько сот вооружённых воинов. Немудрено было дрогнуть в таком окружении, но, минуя столбы с вырезанными на них головами туземных богов, они с зажжёнными для выстрелов фитилями шли вперёд, прямо к жилищу оскорбившего их тоена, и стоило тоенской охране обозначить отпор, как фитили были поднесены к зарядам, и прозвучали выстрелы, разогнавшие храбрецов прочь. Вот тогда, увидев неустрашимость русских, ситхинцы сразу зауважали их, повели угощать, завели разговор о мире и дружбе, стали дарить подарки, и, слава Господу, обошлось без крови, лишь немного попугали диких пальбой.

В то время почти не было у колошей ни своих ружей, ни пушек, и он с тревогой наблюдал, как с подошедших весной торговых судов бостонцев у него на глазах выменивают туземцам и порох, и свинец, и ружья, и мушкеты, даже пушку четырёхфунтового калибра. Пристав к одному из американских кораблей, он спросил капитана: «Против нас диких вооружаете?»

Тот нагловато ответил: «Торговля есть торговля». Недаром шевельнулось тяжкое предчувствие: добром это не кончится, быть здесь большой крови. Недаром так настойчиво предупреждал Василия Медведидникова, которого оставлял вместо себя, покидая Ситху весной восьмисотого года, охранять всемерно мир с колошами, не раздражать их и не оскорблять, ничего не брать без платы, награждать союзных с русскими тоенов подарками, соблюдать предельную деликатность. Нет же, Медведников и его люди нарушили эти предписания. Неосторожность была оплачена слишком дорогой ценой...

Остров Ситха,

17 июня 1802 года

День был ветреным, и Тараканов не без труда смог найти недалеко от скал, вокруг которых бесновался прибой, тихую бухту, где можно было безопасно пристать на байдарке. Он спрыгнул в воду, затащил лодку повыше к тальниковым кустам, куда не достигали набегавшие с пролива волны, и, взяв винтовку, пошёл меж кустов, поднимаясь склоном горы, по направлению к атакуемым прибоем скалам. Здесь, на западной стороне острова, нередко можно было встретить сивучей, любивших отдыхать на голых каменных уступах. Лучшего места для охоты не придумаешь.

После недолгих поисков он отыскал небольшую площадку у края леса, меж поваленных стволов елей, откуда открывался отличный вид на торчащие из воды утёсы. Солнце светило из-за его спины, не мешая прицелу.

Лучше всего, как уже знал Тараканов, караулить зверей на самом большом утёсе. Один край его был пологим, что помогало сивучам взбираться наверх, а на плоской вершине могло уместиться три-четыре морских льва. Если стрелять наверняка, то они не успеют плюхнуться в воду, так и останутся лежать на утёсе, и снять оттуда одну-две туши не составит особых трудов.