Правитель Аляски

   — Скажи мне начистоту, Тимофей, — обратился к нему Баранов после завершения доклада, и Тараканов поймал на себе прежний, острый и пытливый, взгляд главного правителя, — что ты думаешь теперь о докторе Шеффере? Неужто и он враг нам оказался и намеренно навредить хотел? Али по недомыслию все глупости натворил? Пожил ты вместе с ним достаточно и уж наверное распознал его лучше, чем я.

   — Доктор Шеффер нам не враг, — убеждённо сказал Тараканов. — Был бы он враг тайный, выдал бы я его не колеблясь Джону Янгу, а скорее, и сами бы суд свой над ним учинили. Он болел душой за успехи компании и многого хотел добиться Большой он, должен сказать, краснобай, любитель поговорить завлекательно и потому не токмо нам, но и королю кауайскому и тамошним вождям изрядно голову замутил. И всё же, по правде говоря, далеко и прозорливо доктор вперёд смотрел, да не те, думаю, средства избрал. Похитрее надо было действовать, поосторожнее, не лезть напролом и не возбуждать так против себя бостонских торговцев. Они-то нам всю песню и испортили. Да и зачем доктору было менять названия долин и рек на Кауаи, называть их из свойственного ему самолюбования то долиной Шеффера, то долиной Георга? Одну реку там даже рекой Дон окрестил! Да кому ж, Александр Андреевич, это понравится? Вот канаки и стали против него возбуждаться, да ещё, мнится мне, бостонцы и наш Водсворт их подогрели. Так и грянул бунт. Мы же сами с канаками в дружбе и согласии старались жить и не обижать их понапрасну. Ежели хотите мнение моё о сандвичанах знать, то это люди доверчивые, честные и простые, большие любители повеселиться. Мы вражды к ним никогда не питали. Простите вы нас, Александр Андреевич, но воевать с канаками, когда они против нас выступили, у нас руки не поднялись, и решили мы уйти сами, без пролития крови.

   — Понимаю тебя, — усмехнулся Баранов. — Ты, я слышал, и молодую жену на острове оставил?

   — Был грех, — сознался Тараканов. — Устал я, Александр Андреевич, жить бобылём и крепко к сандвичанке той привязался.

   — Что ж мы, Тимофей, делать-то теперь будем? — уже совсем добродушно спросил Баранов.

За эту отходчивость, как только разберётся в сути, за готовность спросить совета и любили его те, кто не один десяток лет знал Баранова и помогал ему укреплять на дальних берегах владычество Российско-Американской компании.

   — Первым делом, считаю, — сказал Тараканов, — надо нам выручить оставленных на Сандвичевых людей. Для того я сюда и прибыл, чтоб помощь им организовать. Люди там бедствуют, внаём подались, чтоб с голодухи не помереть. У меня, Александр Андреевич, душа не будет спокойна, доколе не вернём мы наш отряд в Америку.

   — Что ж, опоместиться там никак теперь не можно?

   — Боюсь, Александр Андреевич, не можно. Слишком озлобились на нас бостонцы и сам король Камеамеа.

   — Людей вернём, — после короткого раздумья заключил Баранов, — но тотчас отправить корабль вряд ли смогу. Новый год на носу. Надо дать людям справить его. Да и ещё одно событие приближается — дочка моя, Иринушка, под венец собралась.

   — О том слышал уже, — улыбнулся Тараканов. — Сказывают люди, и жених достойный.

   — Флотский лейтенант Яновский Семён Иванович, — не без гордости произнёс Баранов. — Он и мне полюбился. Как покончу с этим делом, так и корабль снаряжать будем. Пойдёшь обратно на Сандвичевы людей собирать?

   — Пойду, — стараясь скрыть радость, ответил Тараканов.

   — А пока отдыхай, — посоветовал Баранов, и Тараканов уловил в его глазах прежнюю теплоту.

Январь 1818 года

Нерасположение капитан-лейтенанта Гагемейстера к Баранову ещё более усилилось после венчания и свадьбы дочери главного правителя и лейтенанта Яновского.