Правители эпохи эллинизма

Победа в 277 г. над кельтами при Лисимахии (см. выше, с. 180) открыла ему сердца его соотечественников и эллинов, а имя его повсюду стали произносить с величайшим уважением. Политика сдерживания, характерная для его дальнейших действий, завоевала ему новых друзей и приверженцев. Благодаря связям со школой стоиков в Афинах Антигон располагал превосходной «прессой». Стоики видели в нем своего единомышленника на тропе, который, будучи царем, открыто признавал себя стоиком и не считал ниже своего достоинства вести сними споры о справедливости и добре, хотя, разумеется, не во время военных действий. С его смертью в 239 г. в Македонии кончилась эпоха, всецело отмеченная определяющим воздействием личности Антигона.

VII Клеомен III, царь Спарты (260–220/219 гг. до н. э.)

Рассказать историю спартанского царя, который сорока лет от роду добровольно ушел из жизни, было бы нетрудно, но будь эта жизнь переплетена с важными внутренними реформами в Спарте и с историей двух больших эллинистических государств — Птолемеев в Египте и Антигонидов в Македонии.

Спартанское государство было затронуто лишь вскользь переворотами, связанными с жизнью и деятельностью Александра. Лакедемоняне ценой немалых жертв нее же сохранили независимость. Правда, они были разгромлены Антипатром в битве при Мегалополе (331 г.); но была ли Спарта включена в Коринфский союз — остается неясным. Лучше эту проблему вообще не затрагивать. Позднее Пирр сделал попытку вторгнуться в Спарту, но это его предприятие осталось лишь незначительным событием, а после того как в 272 г. царь молоссов погиб в Аргосе, опасность окончательно миновала.

Напротив, Антигон Гонат никогда не пытался подчинить Спарту — у него было достаточно хлопот, чтобы сохранить в своем лагере пелопоннесских союзников. Поэтому Спарта с ее внутренними проблемами, по существу, осталась предоставленной самой себе. Ее участие под руководством царя Арея II в Хремонидовой войне закончилось крупным поражением и гибелью царя. Это было единственной попыткой Спарты включиться в большую политику эллинистических держав, и вряд ли можно сомневаться в том, что здесь на заднем плане стояли политика и деньги Птолемеев.

Однако политическая ситуация в Спарте прежде всего определялась социальными обострениями, вытекавшими из неравного распределения земельной собственности. Время, когда политика спартанцев решалась согласованными действиями царей, эфоров и апеллы — народного собрания, состоявшие из полноправных граждан, — это время давно миловало. Земельная собственность и осуществление политических прав составляли прерогативу очень немногих, и, кроме того, среди земельных собственников было немало женщин, которые, естественно, не участвовали в политической жизни. Из сказанного можно себе представить, до какого низкого уровня упала военная мощь спартанцев. От прежней военной славы лакедемонян также почти ничего не осталось. Страна дошла до того, что лишь безотлагательные меры могли привести к какой-то перемене.

Первая крупная попытка реформ связана с именем предшественника Клеомена — царя Агиса IV. Ситуация, которую Агис застал при своем вступлении в управление государством в 245 г., была прямо-таки удручающей. В Лакедемоне имелось всего 700 полноправных граждан-спартиатов, и из них лишь 100 владели клерами — земельными участками. О принципиальном равенстве граждан при таких обстоятельствах вообще не могло быть и речи. Равным образом осталась только тень и от спартанской системы государственного воспитания — aгогé. Богатые вели жизнь, полную роскоши и удовольствий, а остальные жили в нищете. Каких-либо возможностей экспансии для спартанского государства не существовало. Мессения была давно потеряна (уже во времена Эпаминопда, т. е. более чем 100 лет назад), и все попытки снова подчинить эту область и ее жителей, которые ранее использовались в качестве рабов (илотов), были безнадежны. В III в. до н. э. в Спарте вообще отказались от попыток вернуть Мессению.

Агис IV, сын Эвдамида II, усмотрел в земельной реформе последнее средство преобразования спартанского государства. Он посягал таким образом на самые устои спартанского государственного порядка, но у него не было другого выбора, ибо никто из богатых землевладельцев не соглашался по доброй воле отказаться от части своей земельной собственности. Впрочем, это почти не отличалось от того, как повели себя сто лет спустя римские сенаторы, когда Гракхи предприняли аграрную реформу в Италии.