Правительница Д'Хары (СИ)

—… приедет сюда, — всплеснула руками Исповедница, — потому что знает, насколько это непросто для меня. Я никогда не хотела иметь детей, Кара, никогда! Я не могла обречь других людей, тем более настолько дорогих мне, на тот страх и недоверие, что испытывала я сама. Но когда всех остальных Исповедниц убили, у меня совершенно не осталось выбора. И я бы, возможно, все же не решилась на продолжение рода, если бы не пророчество, буквально обязывающее меня к этому. Добрые духи не спрашивали, чего я хочу или что я смогу, они просто потребовали от нас с Ричардом такой цены. И вынести это… сложно.

Она вдруг замолчала, будто эта тирада выжала из нее все эмоции. Кара видела, как много она хотела сказать, но как мало слов было дано для этого.

— Но я не хочу, чтобы он возвращался только из-за того, что я не могу справиться сама. Я могу, Кара, — она намеренно подчеркнула свое «могу», и морд-сит даже поверила, что это была правда. На этот краткий миг Мать-Исповедница преобразилась: железная воля и такой же характер вновь вернулись к своей обладательнице, и морд-сит вдруг подумалось, что они на самом деле не покидали ее ни на миг. Искра в ее глазах своим свечением всегда была обязана этим двум качествам, которые навеки оставались надежной опорой этой женщины.

Кара прикрыла глаза на мгновение, и все ее действия и слова лишились порывистости. И все же, если Кэлен оставалась той же, что раньше, почему жизнь внутри нее медленно тлела, словно уголек в костре? Она заглянула Матери-Исповеднице в глаза из-под опущенных ресниц.

— Даже самым сильным нужна поддержка, — тихо, будто чужим голосом промолвила она, боясь, что это вызовет очередной протест.

— Возможно, — довольно резко ответила другая женщина, но уже через мгновение ее тон заметно смягчился, — но до возвращения Ричарда ждать не так уж и долго, и за это время, поверь, со мной ничего не случится.

Она вдруг подошла к Каре близко-близко и улыбнулась так, что растаяло бы сердце любого, даже самого черствого человека, настолько просто, легко и кристально чисто это было сделано.

— Главное, чтобы ты была где-то поблизости. Иначе я точно пропаду без твоей помощи, — она вдруг притянула ее к себе и обняла, — прости, что я вдруг так отдалилась… обещаю, больше это не повторится.

Кара мгновение была в оцепенении, и Кэлен, кажется, тоже это почувствовала. Но морд-сит ответила на ее объятия, будто только что осознав, что на самом деле происходит.

— Конечно, пропадешь, — в голосе морд-сит послышался смех, — ты стала слишком похожа на лорда Рала — с вас обоих нельзя сводить глаз.

Кэлен тоже рассмеялась ей в ответ, все еще не разрывая дружеских объятий, а Кара уткнулась ей в плечо. В ее глазах стояли слезы облегчения.

***

Народный Дворец поражал своими масштабами и размахом. Из многочисленных древних томов и свитков Томас знал, сколько тысяч людей когда-то давно отдали жизни во время его строительства, чтобы это величавое строение смогло обрести свою вечную славу, и столько же тысяч людей уже успели вознести ему хвалу в своих таких же вечных творениях. Его слава жила настолько давно, насколько не мог представить себе любой смертный — то есть еще со времен начала рассвета Империи, когда истинными д’харианцами считались лишь люди, жившие в нескольких десятках миль от столицы, а остальные были лишь дикарями, бесцельно занимавшими земли вокруг.

Уже миновав городской рынок, юноша подъезжал к длинной и витиеватой дороге, что вела к самому дворцу. Он дышал широкой грудью, понимая, что сейчас, наконец, он был один среди всех этих диковинных для него людей, без хвоста в виде других имперцев, без противного ему окружения лордов и леди, что каждый раз заискивающе, по-собачьи украдкой смотрели на него; даже без дурного женского общества. Точнее, без общества дурных женщин. Все прелести лагерной жизни оставили его еще несколько часов назад, когда другие солдаты Императора встали небольшим, малозаметным лагерем в окрестностях Народного Дворца.

В окружении д’харианцев Томас, как ни странно, чувствовал себя вполне свободно, будто каждый из них был знаком ему многие годы. Конечно, это было не так, но его тешила мысль, что он наконец нашел что-то знакомое и близкое, такое далекое от другой культуры, культуры захватчиков, представителем которой он сейчас являлся. Быть может, он рос среди этих людей, д’харианцев? Эта мысль вызывала в нем какое-то внутреннее метание, будто его душа в момент теряла равновесие и оказывалась у той чаши весов, что вела к падению. Будь это так, сейчас он невольно оказался бы в шкуре предателя, а этого ему, как ни странно, не хотелось.