Правительницы России

Карл и всё его семейство 5 января 1727 года получили титулы графов, а глава семейства ещё и придворный чин камергера, соответствовавший по Табели о рангах генерал-аншефу по армии и действительному тайному советнику по статской службе. Второй брат императрицы Фридрих Скавронский, сразу же переделавший своё немецкое имя на русское — Фёдор, был возведён в графское Российской империи достоинство в тот же день, что и его старший брат Карл.

Сам Фёдор был бездетен, но у его жены было две дочери от первого брака. Однако и жена Фёдора Скавронского, и его падчерицы наотрез отказались ехать в Петербург и остались жить в своей деревне.

Фёдор, получив графский титул, стал и владельцем вотчины около Москвы, а потом женился на Екатерине Родионовне Сабуровой, происходившей из древнего и знатного рода, откуда вышли и две московские царицы — жена Василия III Соломония и жена сына Ивана Грозного Евдокия.

Новоявленный граф ненадолго задержался в Петербурге, вскоре уехав в одну из своих подмосковных деревень.

Графских титулов были удостоены и члены семейств двух сестёр Екатерины — Христины и Анны.

Христина, вышедшая замуж за крестьянина Симона-Генриха, не имевшего фамилии, приехав в Петербург, стала именоваться графиней Гендриковой. Нетрудно догадаться, что фамилия её была произведена от искажённого имени её мужа.

Симон не знал грамоты и потому не мог быть определён в какую-либо службу. Он, как и графы Скавронские, получил большие поместья и так же, как и Карл Скавронский, — чин камергера.

У Симона и Христины было две дочери и два сына. Все они породнились со знатнейшими русскими фамилиями, однако только один из сыновей, Иван, сделал блестящую карьеру, став генерал-аншефом и командиром корпуса кавалергардов. Брат же его — Андрей, как и его отец, был удостоен придворного чина камергера, не служив ни одного дня.

Другая сестра Екатерины, Анна, была замужем за польским крестьянином, как и все крепостные, не имевшим фамилии, а прозывавшимся только по имени — Иоахимом. В русской транскрипции фамилия сестры Екатерины и её мужа была — Ефимовские. В отличие от их сородичей графский титул Ефимовским был дан в царствование Елизаветы Петровны 25 апреля 1742 года, а когда они появились в России, то Симон-Иоахим, подобно Скавронскому и Гендрикову, получил всё тот же придворный чин камергера, роскошный дом и богатые поместья. Четверо сыновей Анны и Михаила Ефимовских ничем особым не отличились, хотя и сделали придворную карьеру благодаря своему происхождению.

Нравы во всех четырёх семействах новоявленных графов были самыми низменными, а отношения между братьями и сёстрами необычайно скандальными. Часто, живя в одних и тех же деревнях, которые были пожалованы им в общее владение, все они дрались друг с другом, писали в суды доносы и жалобы, завоевав дурную славу стяжателей и ябедников.

Их второе и третье поколения были уже другими людьми, но словно какой-то рок преследовал и Скавронских, и Ефимовских, и Гендриковых. В Россию приехали двадцать братьев, сестёр, племянников и племянниц Екатерины, а к 1800 году все три фамилии пресеклись, не оставив ни одного продолжателя.

В то время как Екатерина совершенно устранилась от государственных дел, сила и влияние Меншикова продолжали расти. Он становился уже не полудержавным властелином, как при Петре, а, пожалуй, почти самодержцем. Это заставило членов Верховного Тайного совета, называемых «верховниками», опасаться того, что светлейший скоро превратит их не более чем в марионеток.

Врагами Меншикова оказались Толстой и Голицын, а вне среды верховников всё ещё очень влиятельный де Виейра.

Случилось так, что в апреле 1727 года Екатерина I тяжело заболела, и Меншиков нашёл повод показать своим более серьёзным и сильным противникам, чем де Виейра, что шутки с ним по-прежнему плохи и что всех его недоброжелателей ждёт печальный конец. К тому же Меншиков был злопамятен, а надобно знать, что всесильный временщик никогда не простил своему непрошеному шурину брака с его сестрой, состоявшегося вопреки его воле.

И когда Екатерина заболела серьёзнее, чем прежде, де Виейра по приказу Меншикова был арестован и обвинён в том, что во время болезни императрицы он якобы «не только не был в печали, но и веселился, и плачущую Софью Карлусовну (Скавронскую) вертел вместо танцев и говорил ей: «Не надобно плакать». В другой палате сам сел на кровать... говорил её высочеству цесаревне Анне Петровне: «О чём печалишься? Выпей рюмку вина», и говоря то, смеялся, и пред её высочеством по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал... А были при том многие персоны, которые, когда спрошены будут, объявят о всех его непотребных словах и злых поступках, и в какой силе вышеупомянутые злые слова говорил, и где, и с кем, и когда был в совете, и какое злое намерение имел, о всём может объявить при допросе и при розыске».