Правительницы России

   — Греки много помогали русским? — усмехнулся его словам Нестор. — Оставим сие на твоей совести. А вот, пожалуй, брат Лаврентий, послушай, как русские помогали грекам. Ещё в 989 году по Рождеству, Владимир Святославович прислал в Царьград первый русский отряд. И с тех пор помощь русских вашим базилевсам была постоянной. Скажи, за что в 1016 году император ваш, Василий Второй, отдал треть пленных болгар в Киев? За то, что усилия их в войне на стороне византийцев были сопоставимы с долей добычи, им доставшейся. А тремя годами позже, в битве при Каннах, русские побили варягов, сильно докучавших грекам. В 1040 году русские под водительством принца Гаральда, за которого потом была отдана дочь Ярослава Мудрого, вернули императору остров Сицилию, изгнав оттуда варягов.

Лаврентий неожиданно перебил Нестора:

   — Какими верными союзниками были русские, ты, видать, знаешь и сам, однако же не говоришь. А может быть, и не знаешь, так я тебе напомню: через семь лет после того Владимир Ярославич неожиданно вступил в Пропонтиду и потребовал баснословный выкуп. Император выступил навстречу сотням их лодок с десятками судов, на коих в изобилии находился греческий огонь, и с Божьей помощью рассеял и сжёг их флот.

   — Однако же, — возразил Нестор, — и после этого русские много раз выручали ваших базилевсов, а что до Владимира Ярославича, то не указывал он воевать с кесарем, а случилось то не по соизволению нашего князя, а из-за самоволия воев его.

   — Как бы то ни было, — проговорил Лаврентий раздражаясь, — после Алексея Комнина вот уже полвека нет русских на службе у греков, а место их заступили англы и франки и даже печенеги и сарацины, оказавшиеся не столь вероломными, как русские. И заметь, Нестор, чем дальше отходит Русь от Византии, тем более уязвимой становится она для всяческих антихристианских поползновений и попыток противопоставить себя всем другим народам и племенам.

И если так пойдёт дальше, то станут врагами Руси и язычники, и магометане, и иудеи, и христиане-паписты, и, не дай Бог, даже мы, византийцы, ваши единоверные братья. Ибо не может существовать неистовая в крамоле своей, бунтарская епархия — всего-навсего одна из множества митрополий, которая возносит себя и выше всех старых патриархий, и даже выше вселенской патриархии — Константинопольской.

   — А почему Царьград выше Киева? — неожиданно выпалил Нестор. Никого не удивила такая непоследовательность в споре, ибо давно уже господствовали в нём страсти, а истина удалилась от диспутантов, с самого начала накрепко забывших о ней.

   — По соизволению Божьему, — тихо и умиротворённо проговорил Лаврентий в манере, присущей ханжам, которых на Руси называли пустосвятами. — Иначе как сие объяснить, если возник он под именем Бизантинума, а в 330 году по Рождеству стал называться Константинополем в честь своего основателя — императора, цесаря Константина, коего по смерти причислили к лику святых, а град его стал Вторым Римом. Константин был главою церковного собора в Арле и двух соборов в Никее.

А когда в августе 476 года по Рождеству язычники взяли и разграбили Рим, то вселенской столицей стал Константинополь. И пребудет он Вторым Римом вечно.

   — Дай Бог, — проговорил Нестор, — однако же и Первый Рим был велик и могуществен, но рухнул тоже по воле Всевышнего за грехи людей, населявших его, как погибли Содом и Гоморра. И так как пути Господни неисповедимы, то неизвестно, не появится ли когда-нибудь ещё один, новый Рим.

   — Уж не Киев ли то будет? — спросил Лаврентий не без ехидства.

   — Будет то, как и ты только что говорил, по соизволению Божьему, а пути его, вестимо, неисповедимы, — вдруг вступил в разговор архимандрит, — и никто не знает, будет ли то Киев или какой другой град.

   — Всё в воле Божьей, — примирительно проговорил Лаврентий. — Однако всё сие уповательно, а сегодня надобно всем христианам сплотиться, чтобы поганская рука не высилась над христианами. И самою главною твердыней остаётся ныне вселенский град — Константинополь, воистину Царь всех градов земли.

   — Царь-то он царь, да всякое царство сильно тогда, когда крепки все члены его. Любое царство-государство подобно большой семье: в одной семье — лад и покой, в другой — свары и распри, — возразил Нестор.

Лаврентий молча, но многозначительно поглядел на Нестора, и все поняли, что он спрашивает: «Ну, брат Нестор, скажи, пожалуй, какова же наша семья?»

И Нестор бесстрашно продолжил:

   — А наша семья, брат Лаврентий, — та, что со сварами да распрями: у старого и уже немощного отца — много молодых, здоровых сынов, и каждый из них тяготится его властью. А старик не хочет упускать бразды правления из своих уже ослабевших, но ещё достаточно сильных рук и не хочет признавать их равными себе, а они того не терпят. Иные молчат, но в душе негодуют, а другие даже берутся за мечи.

   — Император есть цесарь и принцепс, — ответил Лаврентий, — и если попустится он властью, что у него останется?