Правка (СИ)

  - Эту тетрадь дал мне полковник Ковалев. Это дневник одного солдата, отобранный у него в полку замполитом батареи управления 605 зенитного полка. В дневнике много вольномыслия и идеологических ошибок. Возможно, его придется судить.

  - Судить? А можно, я почитаю?

  - Читай. Я уже дошел до половины.

  Галина Васильевна открыла тетрадь наобум и стала читать вслух: "2 мая 1955 года. Ездил к Вале, что работает на фабрике ткачихой. Она была дома одна. После бутылки вина целовались, лежа в кровати, тесно прижавшись, друг к другу. Она так распалилась, что готова была ко всему, но я знал, что не женюсь на ней: не настолько люблю ее, чтоб жениться, и не имею права посягать на ее честь. Тем более, что, по ее словам, она еще никого не знала. Я встал и сказал: Валя, мне пора.

  - Куда ты так торопишься?

  - Валя, я не отвечаю за себя и ты, похоже, за себя не отвечаешь, мы можем сотворить то, о чем будем очень долго жалеть оба, особенно ты. Поняла? Я пошел, мне скоро на дежурство".

  - Благородный молодой человек, нет, настоящий рыцарь, ты не находишь, мой котик? Ты смог бы так поступить? Ну, скажи, смог бы?

  - Не знаю, - ответил Фролов, - может быть, но скорее, нет.

  - Вот видишь? И этого парня вы хотите посадить?

  - Я не знаю...

  - Если таких, как этот солдатик, сажать, с кем вы тогда останетесь? Берии, слава Богу, нет, пора заканчивать с лозунгом: сажать, сажать и еще раз сажать.

  - Да я что, я ничего. Я не рвусь именно посадить его.

  - Тогда что же? Кто хочет крови? кто хочет растоптать цветок?

  - Этим занимается контрразведка из ведомства Ковалева.

  - А ты возьми это дело в свои руки. Ты сам говоришь: здесь идеология.

  - А, это мысль.

  - Съезди в часть, побеседуй с ним, посмотри на него.

  - Это мысль, - повторил Фролов.

  - Я тоже хотела бы на него посмотреть.

  - Не получится.

  - Почему?

  - Я очень ревнив, ты знаешь.

  - Какой ты смешной. А ты знаешь? так приятно, когда тебя ревнуют. Ревности без любви не бывает.

  - Ревность это пережиток капитализма, - сказал Фролов, садясь к столу.

  - Чушь, какая.

  - К икре полагается водочка, - сказал котик.

  - Только немного, - согласилась Галина Васильевна.

  - Почему? не доверяешь?

  - Мужчинам водка вредит.

  - Тогда коньяк с шампанским, - предложил Фролов.

  - Согласна. Только вместе. И я с тобой. Это возбуждает.

  - У меня три возбудителя,

  - Какие?

  - Коньяк, шампанское и ты. Я когда на тебя смотрю - становлюсь молодым, двадцать дет сбрасываю.

  - Я очень рада и горжусь...собой.

  - А помнишь, как ты от меня по углам пряталась?

  - Помню, как не помнить. Я тебя тогда боялась. И тети я тоже боялась, да будет ей земля пухом. А ты не жалеешь?

  - О чем?

  - О том, что она так рано ушла...

  - Это сложный вопрос. Давай не будем вспоминать об этом, мы оба виноваты и больше всего я.

  - Не казнись. Это судьба.

  - Я коммунист и мне не положено верить в судьбу, - сказал Фролов, открывая бутылку с шампанским.

   30

  Каждую свободную минуту, и днем и вечером, когда не было начальства рядом, Я набирал таинственный номер 2-55-55, но никто не поднимал трубку.

  Куда подевалась Лиля? Может быть, еще не вернулась из Читы, может, случилось с ней что? Не исключено, что она в городе, но возвращается домой в три часа ночи, может, номер телефона поменяла?

  Но однажды я набрал тот же номер довольно поздно, около двенадцати ночи, а результат тот же - гробовое молчание.

  Я не собирался жаловаться Лиле на свою судьбу или просить ее помочь выбраться из ямы, в которой я стоял уже одной ногой, - нет, я просто хотел услышать ее голос, только и всего. Надо съездить на улицу Гоголя, 2, но как это сделать? За пределы батареи - ни на шаг. Уйти самовольно, значит попасть под военный трибунал. Слободан только этого и ждет. Нет, не дождешься, паршивец, твердил я себе, кусая губы.

  В одно из воскресений, когда за главного на батарее оставался старшина Фесуненко, я подошел к нему и попросил отпустить ровно на два часа, дабы съездить к девушке на квартиру, узнать, почему она не подходит к телефону уже третий день. Может, с ней что-то нехорошее случилось.

  - Я не могу тебя отпустить ни на шаг, мне приказано не отпускать именно тебя. Если я этот приказ нарушу, я буду разжалован и уволен со службы, что я тогда делать буду? - сказал старшина.

  - Тогда пошлите другого солдата по моему поручению.

  - Зачем это тебе нужно? Ты хочешь сделать девушке неприятность? А вдруг, за ней начнут следить, а то и на допрос могут вызвать. Сиди пока, не рыпайся. Это тебе мой добрый совет.

  Я вынужден был смириться. Потянулись унылые, тревожные дни, дни ожидания неприятностей. Кто-то из солдат сказал, что аресты неблагонадежных производятся обычно ночью: подъезжает черный воронок с решеточной дверью, внутри сидят два солдата, в кабине водитель и офицер. Приходят, будят, надевают наручники, сажают в воронок и уезжают. Вот и вся музыка.