Правка (СИ)

  - Я уже давно не могу без вас, не нахожу себе места, с тех самых пор, как вы стали играть со мной. Мне едва минуло пятнадцать лет, а я уже была влюблена в вас. У меня никого - никого на свете нет, кроме вас. У меня ни отца, ни матери, я детдомовская, я даже не помню своих родителей, я их никогда не видела. Я не знаю, что такое родительский поцелуй. Меня ни разу никто не обнимал. Мне кажется, что я не только дура, но и страшилище, никому не нужное и вам я, конечно же, не нужна. Ну, скажите, не нужна, правда? Я некрасивая, правда? Говорите, не бойтесь, мне теперь все равно. Я уже сняла боль со своей души, я сказала то, что так хотела сказать. Не каждой девушке это удается, потому что все мы трусихи, а теперь я знаю, что я не трусиха...обнимите меня.

  Я приподнял ее, крепко прижал к своей груди.

  - Ты- прекрасная девушка, Лида. Все, что ты сейчас сказала для меня так неожиданно, я даже не могу в себя прийти. Мне нужно какое-то время для того, чтобы переварить все это. Но...мне очень приятно, что ты мне сказала о своей первой любви. Признаться в любви это не стыдно, поверь. Только ты...не теряй свою прелестную головку, потому, что если бы я был не я, а кто-то другой, то...

  - Вы бы меня обесчестили и бросили, так?

  - Приблизительно.

  - А я бы тогда удавилась, и ваш ребенок вырос бы в детском доме, так же, как и я.

  - Чтоб этого не случилось, надо управлять своими чувствами, держать себя в жестких рамках, тем более, что у тебя ни отца, ни матери, воспитывать некому.

  - Будьте вы моим отцом, и я вас буду любить, как дочь, ну и как...

  - Лида, давай мы с тобой поговорим, на эту тему, в другой раз, а сейчас собирайся и проводи меня, мне пора возвращаться в казарму. Не говори девочкам ничего, не передавай им наш разговор, они не простят тебе, не пощадят тебя.

  - Вы такой молодец, что разлюбили эту дуру Валю, она только на печке лежит, ни одной книги никогда не прочитала, разжирела, вы бы ее видели.

  - А ты что успела прочесть?

  - Я "Ромео и Джульетту" прочитала.

  - Ого! Так вот почему ты стала такой отважной девочкой.

  - Поцелуйте меня. Я неделю умываться не буду.

  Я поцеловал ее в губы, но Лида не умела целоваться, она только дрожала мелкой дрожью в его объятиях и бессвязно шептала: еще, еще, я хочу еще...

  - Мне уже уходить.

  - Когда мы встретимся?

  - В следующее воскресение приезжай на Логойский тракт к моей части. Мы там погуляем по полям, подышим свежим воздухом.

  - Я поеду сейчас с вами, чтобы знать дорогу.

  - А как же дом, ты закроешь его?

  - Дом не волк- в лес не убежит. Мы обычно не запираем дверей. Никто этого не делает, и я не буду. Скоро должны вернуться с работы наши девочки.

  - Тогда уходим, не надо, чтоб нас видели.

  - Пускай видят, я ничего и никого не боюсь.

  - Тебя будут обижать.

  - Я привыкла к обидам в детском доме и научилась их сносить.

  - Я не хочу, чтоб ты из-за меня страдала. И вообще, если ты хочешь, чтоб я был твоим отцом, слушайся меня, не то я отшлепаю тебя по попке.

  - Я буду только рада, хоть сейчас.

  - Давай я тебя пощекочу.

  - Попробуйте!

   Я стал щекотать ее, она заверещала, как это было в прошлом году, но уже другим голосом, другим смехом и вместо того, чтобы спрятаться под кровать, бросилась ему на шею и впилась мне в губы.

  - Ну, ты совсем стала взрослой, - сказал я, когда освободился из ее объятий.

   32

  Вечером, до отбоя я ходил вокруг здания КП, заложив руки за спину (излюбленная поза русского человека, часто отправляемого за решетку, а именно так ходят зэки: руки за спину) и думал о том, что произошло сегодня. А произошло так много событий, на целый год хватит. Но при всем при этом образ Лиды не выходил у меня из головы. Он, этот образ, как бы отодвинул образ Лилии, недоступной для него девушки, его ровесницы.

  Откуда у нее этот характер, от кого она взяла эту гамму чувств, с которыми сама не может справиться? Кто были ее родители? Все, кто угодно, только не плебеи с отравленными мозгами. Личико у нее, как у Мадонны. Фигурка, как у юной Афродиты. Этот цветок только, только начал распускаться. Он может увянуть, а может стать роскошным. Она может погибнуть, если влюбится. Слишком бурная, слишком доверчивая натура. Она, возможно, не может совладать с собой в порыве страсти, и ее размеренная жизнь может окончится в течение нескольких минут. Как ей внушить это? Я ни в коем случае не должен воспользоваться ее слабостью. О, если бы у меня был институт за плечами! Ничего другого в жизни и искать не надо.

  В это время к батарее приближался капитан Самошкин. Стройный, высокий, худощавый, он шел легко и, заметив меня, немного улыбнулся скупой едва заметной улыбкой.

  - Ну, как дела? - спросил он, останавливаясь. - Долго вас мучили?

  - Где?

  - Полковник Фролов сказал нам, что увозит вас в штаб дивизии на промывку мозгов, - сказал Самошкин.

  - А это.., нет, не очень долго я там находился, но я немного прогулялся по городу. Это моя слабость. Когда служил в штабе БВО, мог каждый день уходить в город, привык уже, разболтался, как говорят в армии.

  - Почему вы не поладили с неким капитаном Узилевским? - спросил Самошкин.