- О да, у нас, в Белоруссии, это произошло лет тридцать назад, - сказал директор, по всей вероятности, историк, - но время прошло, теперь никто из крестьян, как я думаю, и не мечтает иметь земельку в своей собственности. Он не знает, что с ней делать, да и не нужно это. Коммунизм надобно строить, а там всего полно. Чего о земле мечтать, на земле, как известно, работать надо от зари до зари, не покладая рук. Вы своему отцу напишите об этом. Радоваться надо, что землю отобрали, вернее, сделали ее общенародным достоянием, достоянием всех крестьян, как обещал великий Владимир Ильич. Курите? - он схватил пачку, стукнул пальцами по коробке и два "дымка" выступили на сантиметр. - Берите, угощайтесь, мы, как говорят у нас в Беларусе - сябры, а сие значит: друзья.
- Благодарю вас, вы очень добры, - сказал я, угощаясь "дымком".
- Вы можете смело приступать к занятиям, а деньги, когда получите, тогда и внесете. Желаю вам успехов, молодой человек.
Я так был поражен добротой, простотой директора, что тут же написал коротенькое письмо отцу с просьбой достать сто рублей, поскольку они ему позарез нужны. Он задолжал эти сто рублей за учебу. Солдатское письмо без конверта, сложенное треугольником, быстро дошло по назначению. Почта работала четко, как часы и, спустя всего две недели, на его имя пришло извещение на сто рублей, которые он, тут же получил на почте и тут же, немедленно отвез в школу, чтобы не числиться в должниках.
Теперь он сел на равных со всеми остальными заочниками ходил на все семинары, посещал консультации за восьмой класс, выступал, спорил и даже организовал политический кружок под названием: не хлебом единым жив человек.
По физике, химии и математике получал пятерки, а по литературе и истории от него учителя были просто в восторге.
"Долой амурные дела! незачем периодически ездить в Обсерваторию, в этот девичьей монастырь, где невозможно в кого-нибудь не влюбиться, потому что все так хорош, поневоле теряешься и не знаешь, кого выбрать; надо каждую свободную минуту посвятить учебе. Вон Лиля, моя ровесница, а уж университет закончила! А что я? кто я? Не сидеть же мне до тридцати лет за учебниками, в том числе и университетскими" - думал Я, наливаясь небывалой энергией.
В связи с переездом на Тучинку, в другой конец города, жизнь солдат, да и моя тоже значительно усложнилась. Последний выпуск воздушного шара с прикрепленным радиозондом стал производиться в 21 час по московскому времени. Пока принимали сигналы, пока обрабатывали, а потом передавали в дивизии и все за собой убирали, проходило около трех часов, а иногда и больше. Ложились спать, таким образом, в два часа ночи, а вставали в шесть утра, вместе со всеми, так как жили в общей казарме вместе с солдатами зенитной батареи, дислоцированной на Тучинке. Вдобавок капитан дал согласие, а возможно и сам просил, чтобы его подчиненные ходили дежурными по кухне, дневальными, наряду со всеми. На сон, таким образом, оставалось мало времени. Я не высыпался. Даже то короткое время, что отводилось для сна, он не всегда использовал в полной мере. Только, бывало, ляжет, мысли всякие лезут в голову, а их этих мыслей было так много, что мозг как бы распухал от них. "Зачем нам многомиллионная армия, если мы боремся за мир? мы ни на кого не собираемся нападать. А гимн, в котором говорится, что весь мир мы разрушим до основания, поется как бы втихую, капиталисты его не слышат, - зачем тогда отдаваться полностью, и физически и духовно? надо и о себе подумать, тем более, что свои обязанности я выполняю".
Как-то вечером, незадолго до выпуска радиозонда, я позвонил Лиле. Сигналы шли долго, но никто не поднимал трубку. Значит, гуляет с кем-то, мелькнуло у меня в голове, и я уже собирался повесить трубку на рычаг, но, вдруг, сонный голос произнес слабо:
- Алло! Кто это?
- Лиля, я, видимо, разбудил тебя, прости, пожалуйста.
- Я выношу тебе выговор с занесением в личное дело, - приободрилась Лиля.
- За что?
- Знаешь за что. Почему сбежал? То же мне кавалер. Разве так делают?
- О, Лиля, я так хотел бы быть сейчас рядом с тобой и выслушать выговор не по телефону, - сказал я, оглядываясь, не смотрит ли кто, не подслушивает ли кто мой разговор.
- Ты просто несносный мальчишка. Я в театр одна ходила и костюм тебе достала, хотя ты мне не сказал, какой размер для тебя подходит.
- Ты совершенно одна была в театре?
- С подругой Августой.
В это время вошел капитан, уселся напротив и стал ворчать, а затем и потребовал прекратить разговор.
- Я прошу извинить меня, я больше говорить не могу. Спокойной ночи.
Я бросил трубку на рычаг и раздраженным взглядом посмотрел на капитана, продолжая стоять навытяжку, зная, что при начальнике солдат не имеет права садиться, не дождавшись разрешения или его ухода из того помещения, где они оба находятся.
- С кем это вы разговаривали?
- С кем я разговаривал, это касается только меня и того человека, с кем я разговаривал, а больше никого. Вы уж извините за такой ответ, товарищ капитан.
- Сержант Шаталов! - закричал капитан.
- Я сержант Шаталов.