Право бурной ночи

– Ты прелесть! – перешла на ультразвук собеседница. – Я тебя обожаю! А этот твой Виктор, он что, тоже у меня в гостях будет?

– Ну что ты, солнышко, конечно же, нет. Он нас отвезет, а потом будет ждать меня в твоем городе, в гостинице. Виктор должен быть всегда рядом, работа у него такая. Понадобится – вызову. А сам он мешать нам не будет. Ты рада?

– Безумно!

– Тогда так. Завтра к девяти приезжай ко мне на студию, адрес, надеюсь, не забыла? – многозначительно прогундосил Алексей.

– Конечно, нет. Это же наше первое любовное гнездышко. Буду, жди! – и мадам бросила трубку. Вероятно, по ее замыслу, столь резкое окончание разговора должно было выглядеть так по-бразильски, что Алексей обязан был замычать от страсти. Но он вздохнул с облегчением и пошел упаковывать вещи, видеокассеты, фотографии и многое другое. Три видеокассеты и половину фотографий он оставил дома, спрятав в потайном сейфе в стене, найти который постороннему человеку было просто невозможно.

Ну вот, пока и все. А теперь – спать. Завтра будет трудный день.

Часть 3

Глава 18

Закатное небо неспешно натягивало одеяло ночи, безжалостно заталкивая пушистый шарик солнца за горизонт. Тысячи романтичных перепелок любовались прощальными алыми всхлипами светила, томно вздыхая и элегантно смахивая с кончика носа хрустальные капельки слез (а не того, что вы подумали).

И этот час светлой грусти был жестоко смят, грубо опошлен, безжалостно исковеркан… ну, в общем, испоганен визгом циркулярной пилы, несшимся из окон роскошного особняка. Но поскольку ближайший дом находился где-то в полукилометре, удивляться тому, что же делает циркулярка на втором этаже особняка, было некому. А если бы все же кто-то случился, да еще рискнул бы заглянуть в дом, то увидел бы прелестную картинку. Все двери были распахнуты, и алкающий истины путник взалкал бы еще больше, поскольку открывшиеся его взору комнаты, еще недавно бывшие верхом дизайнерской фантазии, в данный момент являли собой картину «Разгром революционными матросами буржуйского ларька по сбору макулатуры». Все и вся, каждый уголок, каждая плоская (и не очень) поверхность были усеяны, осыпаны, забиты – зверски засвинячены рваной бумагой. Из комнаты в комнату носилась (причем возникало стойкое ощущение, что на помеле) всклокоченная особь женского пола, в искаженном яростью лице которой с трудом угадывались черты хозяйки дома Жанны Кармановой. Ошалевшая от ужаса прислуга попряталась в своих каморках и заперлась изнутри на ключ, уволит – черт с ней, жизнь дороже, ведь в таком состоянии они хозяйку еще не видели.

Целый день все было нормально. Приехавшая накануне Жанна вместе со своим гостем, в котором все без труда узнали Алексея Майорова, сразу прошла в спальню, откуда парочка спускалась только перекусить. В доме из прислуги были, как обычно, горничная, кухарка и садовник, и, как обычно, Жанна чувствовала себя спокойно, поскольку была абсолютно уверена в лояльности своих слуг. Из спальни ударники постельного труда выбрались более или менее надолго лишь вечером. Они поужинали, а потом пошли плескаться в бассейн, причем, судя по визгам Жанны, этот Майоров оказался просто гигантом секса.

В общем, идиллия царила полная. Следующий день мало чем отличался от первого, а вечером парочка решила сходить в сауну. Что там произошло, не понял никто, но неожиданно раздался дикий вопль, затем грохот, словно в парилке учинили разборку две гориллы, потом дверь распахнулась и оттуда пулей вылетел голый Майоров. Он был исцарапан в кровь и почему-то без своих роскошных волос, на голове робко жались друг к дружке несколько невразумительных прядок. И вообще, отмывшийся и потерявший прическу Майоров мало походил на свой сценический облик. С совершенно безумным видом он, как был, выскочил за дверь и ломанулся прямиком через участок, словно раненый бизон. Следом из парилки волной ярости вынесло Жанну. В руках она держала парик, похожий сейчас на мокрого опоссума. Размахивая добычей над головой и завывая, заметалась она по дому, натыкаясь на предметы меблировки и снося их к чертовой матери. Сквозь вой прорывались отдельные фразы типа: «Обманул, сволочь, меня, как лохушку, еще никогда» и т. п. Пробегая в очередной раз мимо одного из зеркал, Жанна обнаружила, что она, мягко говоря, не одета. Завопив еще громче, она влепила со всей дури париком в зеркало, на что последнее обиделось и покончило жизнь самоубийством, бросившись со стены. К этому моменту мадам убедилась, что ее обидчик скрылся, побросав все вещи. Слуги попрятались, сорвать злость было не на ком, и Жанна, накинув первый попавшийся халат, дала выход эмоциям по полной программе. Вот уже полчаса она носилась по дому, верещала и рвала все, что попадалось под руку. А попадались ей в том числе и бумаги мужа, среди которых, вполне вероятно, были и очень нужные. Но Жанне было плевать на такие тонкости, поскольку она впала в амок.