Право быть

Тилирит щелкнула меня по носу:

— Подумай немножко и ответь, может ли окунь резвиться в песках пустыни, а соловей петь песню в морских глубинах?

— Конечно, нет. Ни тот, ни другой просто не смогли бы поменяться местами.

— Да. Но почему?

— Потому что…

Я никогда не задумывался над столь напрасными в силу своей странности вопросами, и даже многочасовое размышление вряд ли пролило бы свет на упомянутые тайны бытия, но времени у меня не было, значит, следовало ответить первым пришедшим в голову образом:

— Потому что так заведено.

— Потому что все драконы разные! — поправила меня тетушка, — Из плоти одних рождается земная твердь, из плоти других — небеса, потому и каждая Нить обрастает своим мхом, не похожим на чужой.

— Хочешь сказать, что люди, живущие в одном городе, совсем не такие, как в других?

— А разве нет? И иногда даже в пределах одного дома… — Она прищурилась, как ребенок, подставляющий личико лучам солнца в первый теплый день весны — Да, у них есть общие черты, в конце концов, все они вышли из плоти единокровных родственников, а не чужаков, но различия неминуемы.

— Это я понял. Но почему Ксаррон желает гибели своих… подданных?

— Потому что слишком молод и глуп. Извини, дорогая моя, но это правда.

Магрит спокойно пожала плечами:

— Знаю.

— К тому же он не столько желает, сколько не видит пока иного пути.

— Пути куда?

— Пути к самому себе, разумеется. — Тетушка опустила подбородок в пушистые складки шали — Нити, составляющие нашу плоть, невидимы нам, и если среди них затесалась одна недостаточно хорошо спряденная и портящая все полотно, найти изъян можно лишь единственным образом. Посмотреть на Гобелен с другой стороны.

— С Изнанки?

— Это можешь сделать ты, но не мы. — Тилирит вздохнула, но без печали. — Однако средство, доступное нам, ничуть не хуже, просто его нужно учиться применять, а уроки, как сам понимаешь, по вкусу не каждому. Конечно, со временем понимаешь их необходимость и несомненную пользу, но в молодые годы кажется, что любую победу можно одержать, если приложить побольше сил.

— Значит, вы наблюдаете за…

— Миром, родившимся на Нитях. За всеми и каждым, потому что любое живое существо, впервые увидевшее свет в наших владениях, несет отпечаток нашей души, иногда мгновенный, иногда тщательно выдержанный.

Но тогда получается, что тот же Дэриен — зеркальное отражение Ксаррона, прошлого или настоящего? А может быть, будущего? И Селия, и Борг, и… Многие-многие люди. А ведь еще есть и другие расы.

— Это… удивительно.

— А главное, полезно. Но Пресветлая Владычица, как порой стыдно смотреть на свои копии!

— Стыдно?

Тилирит подмигнула мне:

— А как же! Тем более другие тоже их видят, не забьфай. Так что иной раз согласен умереть, только бы стереть живую и весьма своенравную память о своих чудачествах и ошибках.

— И Ксо тоже хочет начать заново?

— Скажем, это представляется ему наиболее простым. Но он по простоте душевной полагает, что гибель внешнего мира никак не скажется на внутреннем.

Я вспомнил собственные злоключения и то, как распрощался с серебром.

— Ты не хочешь ему объяснить? Он же умрет сам, если попытается довести до гибели других! Вернее, иначе они попросту не погибнут, ведь разрушение…

— Всегда начинается внутри, — с многозначительной мрачностью закончила мою фразу тетушка. — Он знает, не сомневайся. Только пока для Ксо подобные слова — пустой звук.

— Но он же поймет? Когда-нибудь?

— Очень на это надеюсь, — пробормотала Магрит.

— В конце концов, смерть не станет концом пути, и тебе это известно лучше, чем многим из нас. На собственной шкуре, так сказать, изучено, — то ли в утешение, то ли в назидание заметила Тилирит. — Хорошо хотя бы то, что он готов пробовать. Снова и снова… Впрочем, сей зуд терзает каждого дракона, и умершего более, нежели продолжающего жить.

— Зуд?

Болотные озера глаз страдальчески, но вместе с тем и мечтательно потемнели.

— И еще какой. Словно кто-то изо дня в день жалит твое сознание, и яд то растекается, обжигая все, до чего сможет добраться, то комком бьется в каждую мысль. Ты не представляешь, как заманчиво знать, что можно перечеркнуть прошлое и сотворить новое, прекрасное, безгрешное будущее… Перед этим зовом трудно устоять.

Наверное, представляю. Я ведь ждал и никак не мог дождаться смерти, хотя для меня она означала совсем иное. В отличие от всех моих родичей, по отдельности и вместе взятых, мне не дано изменить мир Пустоты. Да, он может расшириться или сузиться, делясь пространством с драконьими Нитями, но сокрытая в нем суть останется той же. Единственное, что способно тасовать разные качества, телесные и духовные, как колоду карт, это…

Нет, единственный. Привратник.

Страж, следящий за шириной щели между створками ворот, никогда не закрывающихся наглухо. Но если драконы могут всесторонне оценить воплощение своих грехов и откровений, то мне остается лишь перебирать собственные спутанные воспоминания и гадать, чем обернулось то или иное мое слово или действие.