Право хотеть

— Это она меня сюда привела. Только я не понимаю, зачем…

— Зато я понимаю… Вы знали, что ваш патрон раньше работал в Отделе архитектуры и культурного наследия?

— Да, я же смотрела его био… Стойте. Вы о чем думаете?

— Думаю, что благодаря ему отель стало можно продать.

— Полагаете, он забрал документы с собой? И спрятал здесь?

Почему бы и нет. Уничтожить досье — все-таки серьезное преступление. Но если Лефевра убедительно попросили просто «потерять» его… Среди такой кучи бумаг что угодно может пропасть.

Сабин прошла вдоль стеллажей, бесцельно притрагиваясь к коробкам, разглядывая обозначенные на них даты.

Жозеф задрал голову, беспомощно оглядывая архивы.

Здесь нам никогда его не найти…

Он не сразу сообразил, что в дверях кто-то стоит. Заметил только, что стало темно. В дверном проеме стояла уборщица и скалилась обожженным ртом. Метла исчезла; теперь в руках у горничной был знакомый спичечный коробок. С неподвижной ухмылкой она чиркнула спичкой, прежде чем Жозеф успел ей помешать, и бросила ее внутрь.

Вспыхнуло. Жозеф оглянулся: дальние архивы упаковали в несгораемое железо, но тут, впереди — один картон….

Он набросил куртку на ящики, но пламя успело перекинуться на соседний стеллаж.

— Сабин, выходите! — закашлялся. — Выходите же!

Полусгоревшей курткой он пытался как-то прибить огонь, тот весело пожирал картон, расходился. Еще несколько минут — и все здесь вспыхнет. Противопожарная сигнализация, должна была уже надрываться, а сверху — литься вода, но все молчало.

Сквозь дым Жозеф увидел, как горничная подносит к коробку вторую спичку. Жозеф бросился к ней прямо через пламя; кажется, штанина загорелась. И услышал спокойный голос — с той стороны:

— Стойте, Алис!

В помещение ударила пенная струя, Жозеф задохнулся, отплевался и рванул Сабин за руку в коридор.

Опустив древний огнетушитель, Оливье очень спокойно выговаривал горничной:

— Вы хорошо потрудились, Алис. Здесь уже достаточно светло. Хватит.

Теперь уже было слышно, как пронзительно верещит сигнализация. А по коридору к ним бежал Лефевр, взмокший и запыхавшийся.

— Никто не пострадал?

— Нет, — ответил ему Оливье. — Да и сгорело там не так уж много.

Лефевр вытер лоб и обратился к Жозефу:

— Кажется, я должен кое-что вам показать.

Жозеф сделал приглашающий жест в полузатопленные архивы.

Горничная потихоньку бледнела и выцветала; сейчас пропадет.

— Постойте, Алис, — удержал ее Оливье, — вы уже и так пропустили несколько сеансов. Вы не хотите поговорить о том, что сейчас произошло?

— Как ты меня нашел? — спросил Жозеф, когда они вернулись в бюро. Оливье только пожал плечами:

— Ты же увел мои спички…

Поиски Оливье наконец дали результат. Как оказалось, горничная Алис погибла при пожаре, который сама и развела. С предыдущего места ее уволили из-за склонности к пиромании: ей казалось, что в помещениях «недостаточно светло». Хотела ли она в самом деле помочь профсоюзу или просто воспользовалась общей бесконтрольностью — так или иначе, после пожара в архивах «обнаружилось» то самое досье отеля «Сентраль». Оно уже было передано в мэрию; Жозеф надеялся, что если продажу и вовсе не отменят, то, по крайней мере, задержат на неопределенный срок.

— И зачем было устраивать такое действо? — вопросила Моник.

Жозеф покрутил в руках кружку.

— Это Париж, — пробормотал он. — Здесь знают, чем лучше всего пугать власти.

Кажется, забастовка прекращалась; о несанкционированных призраках больше не докладывали, телефоны вернулись в нормальный режим и кафе снова открывались. Жозеф рассеянно любовался ожившим городом и думал, куда повести Сабин после работы. Теперь все прекратится. Париж — город тщеславный, без любви и восхищения дня не продержится. А потому не будет пугать всерьез.

— Шеф звонил, — сообщила Моник. — Будет только послезавтра. Не может выехать из Нормандии: железнодорожники забастовали.

Дело мистера Монготройда Ника Батхен

…People are strange when you're a stranger

Faces look ugly when you're alone…

Телефонный звонок бил в голову пулеметными очередями. Не открывая глаз, Джереми Монготройд нашарил проклятый аппарат и сбросил номер. Телефон тут же завопил снова.

— Что случилось, приятель?

Из-за груды подушек показалась недовольная женская физиономия. Пышная брюнетка с татуировкой на шее выглядела вполне аппетитно. Вот только имени её Джереми абсолютно не помнил и вспоминать не хотел. Он сделал значительное лицо и поднес трубку к уху:

— Да, мама!

— Немедленно приезжай, Джей! — в голосе миссис Монготройд чувствовался неподдельный страх.

— Джереми, мама. Дже-ре-ми. Восемь утра. И ты знаешь, что я работаю. Очень сложное дело. Тайна киноактрисы, — Джереми зажмурился от приступа острой боли. Яду мне! Или хотя бы джина. С ледяным тоником, в тонком бокале, покрытом испариной…

— Бабушка в госпитале. Ей так плохо, Джей! Вчера вызвали амбуланс в Лейк-Парк, и потом позвонили нам с Бобби.

— Что с ней, ма? Сердце? Почки? — Джереми знал, что Ба так легко не сдается, но в девяносто четыре трудно сохранять здоровье.