Право крови

– Да, любила она лишь одного… и имя ему – Инарий! Ничего не напоминает? Не шептала ли она этого имени, деля с тобой ложе? Уж лучше склониться передо мной, человек, чем перед ним! Уж он-то не будет столь милосерден, нет-нет! Ты для него – ничтожество… пыль, прах под ногами!

«Ничтожество…» Вот оно. Опять. Видать, для подобных созданий и Ульдиссиан, и все прочие люди – вправду не больше, чем пыль под ногами.

«Ну нет, – внезапно подумал он. – Довольно мне… нам… быть пылью у ног таких тварей!»

– Я… не склонюсь… ни перед кем! – отвечал Ульдиссиан, ухватив демона за горло.

Чего бы он ни надеялся достичь, мешкать было нельзя. Чем дольше продолжится схватка, тем вероятнее Люцион отыщет в нем не то, так другое уязвимое место и сразу же этим воспользуется.

– А уж тем более – перед тем, кто ничтожен передо мной! – продолжал он, вспомнив слова Лилит, однако переиначив их на собственный лад. Нет, он отнюдь не ничтожество, не пустое место, ничтожества – это она и братец ее со всеми ему подобными. – Да, ты, Люцион, менее чем ничтожество – ты просто ничто, а большего не достоин!

Демон вновь разразился хохотом, но хохот его тут же перешел в жуткий сдавленный хрип. Хрипя, Люцион вцепился в руку, стиснувшую его горло, но вовсе не потому, что Ульдиссиан сжал пальцы сильнее. Правду сказать, таким образом человек всего лишь удерживал чудовищного противника на расстоянии. В эту минуту Ульдиссиану больше всего на свете хотелось лишь одного – чтоб сказанное им сбылось.

– Ничто, Люцион… ничто!

Ульдиссиан изумленно моргнул. Демон вдруг сделался необычайно бледен. Кричащие, режущие глаз, цвета его тела поблекли, будто бы вылиняв. Хвосты Люциона бешено замелькали в воздухе, хлеща противника, но на сей раз их шипы даже не оцарапали кожи. Как демон ни тужился, как ни старался, удары хвостов казались чем-то вроде легкого дуновения ветра… а мало-помалу вовсе сошли на нет.

И тут Ульдиссиан заметил, что видит сквозь тело демона часть ночных джунглей. Это воодушевило, вдохновило усилить натиск. Люционовы когти, отчаянно впивавшиеся в руку, кололись не страшнее булавок.

– Остерегись, Ульдиссиан уль-Диомед! – не выдержав, вскричал демон. – Она о тебе не забыла! Сестрица никогда не расстается с игрушкой, пока в лохмотья той не изжует! Но мне-то известна вся ее подноготная! Я могу тебе помочь! Могу служить тебе советчиком! Склонюсь перед тобой, назову тебя господином! Только выслушай, выслушай…

– Я слышу лишь голоса обитателей джунглей, – покачав головой, откликнулся Ульдиссиан, – да еще шелест ветра, и тот уже утихает… а больше не слышу ничего.

Губы Люциона зашевелились, но теперь демон вовсе лишился голоса. Чешуя под пальцами Ульдиссиана подалась, уступая место пустоте. Тело демона стало прозрачным, жуткая морда исказилась от ужаса: он и понимал, и не понимал, что с ним творится. Повторить проделанного Ульдиссианом не сумел бы никто из людей. Из людей… но не из нефалемов.

Вот так, волею Ульдиссиана, демон в конце концов и обернулся ничем.

Сын Диомеда замер, словно по-прежнему сжимая в руках горло врага, затем не спеша разогнул скрюченные пальцы и уставился на собственные ладони, как будто в них заключалась некая великая истина. В поисках этой истины он не сразу заметил человека, осторожно приблизившегося со спины. Заранее зная, кто это может быть, Ульдиссиан неторопливо обернулся, но, несмотря на его спокойствие, Ром вскрикнул и поспешил отскочить на добрых пять-шесть шагов назад.

– Прости меня, мастер Ульдиссиан! Приближаясь к тебе этаким образом, я никакой измены не замышлял! Просто… ну да, просто ты замер так странно…

– Все в порядке, Ром. Все в порядке.

– То есть, все кончено? – уточнил партанец. – А демон? Он мертв?

– Нет, его просто не стало. Совсем.

Ответ привел Рома в еще большее недоумение.

– Исчез демон. Исчез навсегда, – со вздохом пояснил сын Диомеда. – А с нами все хорошо.

Однако, успокаивая Рома, Ульдиссиан знал: все обстоит как раз наоборот. Вокруг по-прежнему полыхали отсветы огненных трещин в земле, повсюду лежали вырванные с корнем кусты, и деревья, и, что еще хуже, тела многих и многих, последовавших сюда за ним. Некоторым явно было уже не помочь, однако имелись среди них и те, кто еще цеплялся за жизнь…

Без раздумий отстранив с пути Рома, Ульдиссиан двинулся к первому из пострадавших. Лицо раненого казалось смутно знакомым, но знаком Ульдиссиану он был лишь как один из партанцев. Однако и этого оказалось вполне довольно: от одной мысли о его страданиях, страданиях живой души, на высохшие глаза Ульдиссиана вновь навернулись слезы.

Склонившись над раненым, сын Диомеда потянулся к нему, чтоб хотя бы уложить его поудобнее… и под его ладонями замерцал неяркий свет.

Партанец, ахнув, вдохнул полной грудью. Не ожидавший этого, Ульдиссиан едва не отдернул рук, но тут же заметил, что синяки и ссадины на лице раненого исчезают, сходят на нет. Плечо, изогнутое так, будто рука вывихнута из сустава, тоже само собою пришло в порядок.