Право крови

Стоявший напротив Мендельн, не отрываясь, глядел в темноту позади костерка. Ахилия ждать было еще рановато, но Ульдиссиану с Лилией уже следовало воротиться, и оба они это понимали. Однако Мендельн тревожился лишь о том, как бы с братом чего не случилось, а вот мысли дочери торговца были гораздо сложнее.

– Она там, с ним, – пробормотала Серентия.

В ее голосе слышались нотки чувств, от которых Мендельну всегда становилось неловко. Серамские девушки им не интересовались вовсе, а он, в свою очередь, так и не смог доискаться, каким образом изменить положение дел.

– Возможное дело, я думаю, – откликнулся он и повел разговор о другом. – Надеюсь, Ахилий сумеет поймать хоть одного кролика. В седельных сумках охранников не нашлось почти ничего, кроме вяленого мяса да сухарей.

Однако сменить тему не получилось.

– Волнуюсь я за него, Мендельн, – произнесла Серентия. – Когда эта женщина с ним, Ульдиссиан начисто разум теряет.

– Ну, это вряд ли. Уж я-то брата знаю хорошо.

Серентия вскочила на ноги. От неожиданности ее собеседник отступил на шаг.

– Ей нужно всего-то пошептать ему на ухо, и он идет за ней, будто щенок несмышленый!

– С влюбленными такое случается, – ответил Мендельн, и лишь после этого осознал, что говорит.

К немалому его ужасу, Серентия глядела на него так, точно он вонзил кинжал ей в самое сердце.

– То есть, я не о том… я только хотел сказать…

К счастью, его жалкий лепет был прерван появлением… нет, не Ульдиссиана, Ахилия. В левой руке охотник нес пару кроликов и птицу и широко улыбался, однако при виде выражения на лице Серентии его улыбка вмиг испарилась.

– Серри… что с тобой?

Ахилий перевел взгляд с девушки на Мендельна, и глаза его вспыхнули так, что брат Ульдиссиана всерьез испугался: как бы не стать следующей жертвой, новой добычей охотника.

– Ты ей все рассказал? Мендельн! Как ты мог? Серри, мне так жаль твоего отца…

Мендельн замахал на него руками: молчи, дескать, молчи… но было поздно. Ужасное выражение лица, адресованное младшему из Диомедовых сыновей, обратилось к лучнику.

– А с отцом моим что?

Ахилий, точно не слыша вопроса, двинулся к Мендельну.

– Мендельн, помоги-ка все это приготовить! Испекутся не скоро, и потому лучше нам поспешить…

– Ахилий!

Дочь Кира, обойдя костер кругом, встала между обоими.

– Что случилось с отцом? – настойчиво спросила она и перевела взгляд на Ульдиссианова брата. – Ты тоже знаешь, так?

– Серентия, я…

Но Серентия лишь взволновалась сильнее прежнего.

– С ним что-то случилось! И я хочу знать, что!

Бросив добытое, охотник крепко обнял ее за плечи. Мендельну пришло было в голову то же, но он – как обычно, когда дело доходило до девушек – малость замешкался, и его тут же опередили.

– Серри…

От обычной жизнерадостности Ахилия не осталось даже следа.

– Серри… Кир мертв.

Серентия неистово замотала головой.

– Нет… нет… нет…

– Это правда, – со всей возможной осторожностью подтвердил Мендельн. – Его… одним словом… несчастный случай.

– Как?

Ульдиссианов брат немного замялся.

– Частью кровли, сорванной ветром.

Темноволосая девушка поникла головой.

– Ветром…

Мендельн начал опасаться, как бы она не обвинила в отцовской смерти Ульдиссиана, но нет, Серентия только бессильно опустилась на землю у костра и, спрятав лицо в ладонях, заплакала.

Первым к ней, ясное дело, подошел Ахилий. Присев рядом, лучник ободряюще обнял девушку. Ни в его взгляде, ни в этом жесте не чувствовалось ничего, кроме сочувствия и заботы. Но Мендельн-то знал, насколько Ахилий неравнодушен к Серентии – более, чем к кому-либо, включая себя самого. И неравнодушен, конечно же, вовсе не в той манере, как Ульдиссиан, до сих пор видящий в ней лишь девчонку, всюду таскающуюся за ним хвостом…

Но, зная и Серентию, Мендельн искренне жалел охотника: этой добычи, при всей его охотничьей сноровке, ему не видать.

Смущенный, Мендельн потихоньку ускользнул прочь от костра. Дичи Ахилий принес достаточно, и, как только все подуспокоится, они смогут взяться за приготовление ужина. Ну, а сейчас ему хотелось лишь одного – оставить Серентию на попечении лучника.

Нет, наедине он оставил их отнюдь не только из вежливости. Ускользая в темноту лесной чащи, Мендельн понимал: удаляется он и ради собственного же спокойствия. Что, что он мог бы сказать Серентии дальше? Что отец искал, звал ее после смерти? Что он мог бы поклясться, будто сам видел Кира стоящим над собственным обезглавленным трупом?

Прислонившись спиною к дереву, Мендельн задумался. Что же с ним происходит? Припадки беспамятства, грязь на ладонях, и, наконец, этот голос, эти видения…

Все это свидетельствовало об одном – об умопомешательстве. Однако творившееся на его глазах вокруг брата вполне можно было назвать точно так же. Несомненно, Ульдиссиан так именно и полагал.

Полагал… но явно ошибался. Доказательством тому мог послужить сам Мендельн. Кровавый рубец, оставленный на его теле ударом бича, бесследно исчез, исцелился – по всей вероятности, когда братья в спешке покидали Серам. К тому времени, как беглецы остановились на ночлег, рубца уже точно не было.