Право крови

Эдуард распрямился как раз в тот момент, когда к нему пришлепал мастиф, утробно рыча на каждое движение волков. Угрозы они больше не представляли, и черно-белый пес не выказывал страха. Весь в пыли и царапинах, он подошел прямиком к Йорку, припадая на одну лапу, из которой сочилась кровь. Когда Эдуард посмотрел вниз, пес ткнул его головой и стал тереться носом о складки изорванного плаща. Псина был просто-таки здоровенный.

– Да ты, я вижу, парнище будь здоров, – сказал ему Эдуард, – прямо как я. А там, вверху, твоя хозяйка была? Та, что всю стаю натравила на меня? Что молчишь, а? Хозяйка твоя, стало быть?

К удивлению Йорка, когда он взялся трепать мастифа за загривок, большеголовый пес словно разулыбался, откровенно довольный, что его кто-то дружески треплет по спине.

Эдуард поднял глаза: откуда-то сверху сыпались мелкие камешки и листья. Вон она, та самая незнакомка – слезает вниз по камням и поросли, ухватывается за корни и камни, а подол ей мешает и задирается до бедер. Набивший шишек, разгоряченный и порядком раздраженный Йорк опустился на одно колено и продолжил чесать мастиффа, на что тот, внезапно перевернувшись, выставил почти безволосое брюхо, глупо скалясь и перекатывая в пасти длинный язык.

В полузамкнутом пространстве ложбины дыхание женщины было слышнее, чем наверху. За чесанием и похлопыванием собаки Эдуард выжидал, когда восстановится его собственное дыхание. Покалеченные волки тем временем перешли на вой, вызывая желание взять нож и прервать их страдание, но Йорк, подумав, решил этого не делать. Жалость жалостью, но в момент нападения этих тварей он не на шутку сдрейфил, хотя сам в этом никому бы не сознался. Пластины и кольчуга – это, конечно, хорошо, но матерые самцы оказались неожиданно тяжелы и ослепительно быстры. Повались он на спину, ему бы в один миг вырвали глотку. Перед глазами все еще стояли щелкающие желтыми зубьями пасти, да так близко, что кажется, вот-вот – и тело обожжет смертельная боль.

Эдуард ждал уже, казалось, целую вечность, сознавая присутствие той женщины наверху, но никак на него не реагируя. Та уже наполовину спустилась, но в какой-то дюжине футов над землей замешкалась на крутой, мшистой гранитной плите. Для прыжка было все еще высоковато, и слышалось, как она в отчаянии барахтается, тщетно высматривая сподручное местечко для того, чтобы поставить ногу или ухватиться рукой. Но такого места не находилось.

Заслышав, как женщина, чертыхнувшись, оступилась, Эдуард поднял голову. Какая-то призрачная опора неожиданно подвела, и хозяйка мастифа отчаянно забарахталась, после чего в последний миг толкнулась от стены и темным силуэтом на фоне бледного неба полетела вниз, ему навстречу – достаточно было лишь подняться и сделать шаг, чтобы ее подхватить.

Эдуард смотрел, лениво почесывая пса по ребрам, ну а незнакомка, ахнув, грянулась в двух шагах оземь и теперь недвижно лежала, распахнув глаза на небеса. Неизвестно, может, она и впрямь ударилась сильно. Пес с неловкой торопливостью вскочил на лапы, виляя хвостом, подбежал к хозяйке и теперь с громким скулением нализывал ей лицо, тычась носом ей в ладони. У Йорка на поясе висело кольцо бечевы: отмотав кус, он начал вязать для пса подобие ошейника.

– Тебе понадобится имя, парняга, – сказал Эдуард вслух.

При взгляде на женщину ему пришла одна мысль. Летунья все еще лежала с занявшимся дыханием, не обращая внимания на то, как пес пускает слюни и тычется влажным носом ей в щеку.

– Как он у тебя зовется? – спросил Эдуард.

С громким стоном женщина неожиданно села – лицо и руки у нее были исцарапаны и все в буро-зеленых пятнах лишайника. В длинных волосах застряли листья. Будь это какой-нибудь другой день – без падений с карниза на землю, – ее бы, пожалуй, можно было назвать красивой. Впрочем, и сейчас ее пристальные, яркие и чуть расширенные в гневе глаза были притягательны.

– Тебе-то что? – резко ответила она, и в ее глазах мелькнул сквозной зеленый блеск. – Он все равно мой, а не твой. Сейчас сюда по тропе идут мои братья, так что тебе лучше со мной не связываться.

Эдуард беспечно махнул на тропу рукой.

– Подумаешь, братья! Вон у меня где-то там армия и охотничий отряд из сорока людей. Так что братья твои или отец меня не волнуют. Равно как и ты. А пса я забираю себе – так как ты, говоришь, он у тебя звался?

– Ты что, думаешь его украсть?! – ошарашенно спросила незнакомка, накренив голову. – Ты не подставил под меня руки, а теперь еще и уводишь мою собаку? Почему ты меня не подхватил?

Йорк оглядел ее: волосы светло-рыжие, утянуты назад в пучок. Сейчас они встопорщились и торчали щеткой. В этих зеленых глазах с тяжеловатыми веками и впрямь было нечто, заставляющее жалеть, что он ее не подхватил. Но решение принято, и отступаться нельзя. Эдуард пожал плечами:

– Ты причинила мне боль этими твоими волками.

– Моими? Какие ж они мои! Я, наоборот, пыталась спасти от них Бе́ду.