Право крови

Если хотя бы половина из поступающих на юг вестей была правдива, то армия королевы по численности, как минимум, равнялась воинству нового короля. Понятно, лазутчики и купцы склонны к преувеличениям, но Эдуарда подгоняло ощущение, что медлить нельзя. Можно проигрывать битвы и, тем не менее, выигрывать войны. Всякий день в пути – это еще одни сутки для королевы и ее слабоумного мужа, которые за это время принимают в свое войско еще больше солдат и лордов.

То, что его собственные лорды командовали своими квадратами на отдалении, отменяло необходимость видеться с ними, что Эдуарда вполне устраивало. Их части армии отсюда не различались даже на глаз, поэтому общался Йорк лишь со своими валлийскими капитанами да лучниками, вновь ощущая себя больше вождем клана, нежели королем.

Тем временем всего лишь месяц оставался до его девятнадцатилетия, и его тело отрадно чувствовало в себе избыток сил, а душа – уверенность, придаваемую наличием цели. Армия вокруг пестрела разноцветием сюркотов, щитов и знамен с фамильными гербами, нашитыми, нарисованными и накрашенными на доспехах и даже на конских попонах. Наряду с ратниками в услужении у рыцарей и баронов, для которых война была ремеслом, к Йорку сходилось и простонародье, уставшее от провалов Ланкастера, а еще подогреваемое памятью об извергах вроде лорда Скейлза, что именем короля Генриха применил против толпы лондонцев греческий огонь[26]. Воинство шло, щетинясь остриями копий, алебард, гвизарм и глеф с буковыми древками, которые можно было держать на плече или использовать как посох с железным оголовьем. Часть войска была вооружена тесаками с усиленными, более длинными и толстыми лезвиями. В неопытных руках они были все теми же инструментами для рубки. Ну а тот, кто умел пользоваться этими клинками в бою, мог пробивать ими доспех, что вполне позволяло такому рубаке сходиться в поединке с латником в панцире.

Удивительно, какое число шагающих рядом угрюмых парней имело, оказывается, счеты к дому Ланкастеров. Половина кентского и эссекского контингента несла, как знамя, имя Джека Кэда и охотно рассказывала всем, кто готов был слушать, о нарушении королевой обета о помиловании – из-за чего они сами в запале чувств присягнули Йорку. Эдуарду, в свою очередь, оставалось лишь благословлять каждую ошибку, совершенную Маргарет.

Холод, казалось, крепчал с каждой новой милей к северу. Людям, истомившимся одолевать слякотную жижу, вначале это даже показалось облегчением. На схватившихся морозом буераках приходилось чаще поскальзываться и спотыкаться, но все равно лучше было ступать по тверди, чем по трясине. И люди шли, пусть даже знобко дрожа и дыша парком в занемевшие ладони. Обоз с провиантом и оснасткой тянулся вровень с войском по Лондонской дороге, а вечерами в установленной слугами палатке Эдуард за ужином вел счет убыткам. Перед сном он пару часов руководил ратными упражнениями рыцарей. Поначалу вокруг квадрата, озаренного мятущимся светом факелов, собирались целые толпы солдат – поглазеть на возглавляющего поход великана. Но довольно скоро это стало досаждать Йорку, и он разослал по войску приказ заниматься собственными ратными упражнениями – кто на мечах, кто на копьях, кто на чем еще. После этого окрестность лагеря стала ежевечерне оглашаться криками капитанов и звоном металла.

Свою мощь как короля Эдуард чувствовал в том, как на него взирают, и в желании рыцарей сразиться в упражнении именно с ним, дабы показать свою удаль. И дело тут было не в расчете получить от него похвалу, а то и титул. Молодые рыцари усматривали в нем некую новую Англию – иную, восставшую и окрепшую после тяжких лет сумятицы и невзгод. Иногда ощущение было просто под стать волшебству или чарам. Сам Эдуард спросил об этом Уорика всего раз, после того как ему представили какого-то сквайра, который от волнения побагровел и лишился дара речи. При мысли об этом новый монарх потом озадаченно хмурился. Он чувствовал в людях этот благоговейный трепет, но чтобы вот так, до потери рассудка… Может, что-то в нем есть такое от рождения, или так действует авторитет его отца?

– Они будут впитывать каждое твое слово, – говорил ему Уорик еще в Лондоне. – Будут льстить и угодничать, но они же будут за тебя биться и упорно стоять даже тогда, когда, казалось бы, пора спасаться бегством. Потому что ты для них король. Они будут лелеять память даже о какой-нибудь случайной фразе, брошенной тобой при мимолетной встрече, и может статься, что для них она пребудет самым ярким воспоминанием в жизни. И если тебе удастся повести их за собой, то корона путеводным светом осветит весь твой дальнейший путь, сделав тебя… гм, доподлинно гигантом, Королем Артуром в серебристых доспехах. Но с другой стороны, стоит тебе, скажем, ударить, а уж тем более обесчестить женщину, проявить малодушие или хотя бы пнуть лающую собачонку, выказав мелочную вспыльчивость, – и это будет подобно зеркалу, давшему трещину.