Леший абсолютно не устал физически. Руки и ноги работали отлично, не гудели, не дрожали, а просто испытывали веселую радость от необходимости двигаться. Но он устал. Устал морально. Устал от крови и всей, пусть необходимой, но жестокой мерзости, которую пришлось совершить, спасая свою жизнь и жизни своих товарищей. Без него они бы не справились. Это он понял сразу, едва их четверка вломилась в первый ряд фаланги. Они были сильны и быстры, превосходя своими способностями каждого в этом войске, или каждую сотню в этом войске, если точнее. Но врагов было много, и уследить за каждым из них, а тем более за каждой пущенной в их сторону стрелой, они не могли просто физически. Они не могли, а он мог. Причем делал это легко и даже несколько играючи. Это – словно всерьез биться с армией, целиком состоявшей из пластмассовых игрушечных солдатиков. Знаешь, что ты с ними можешь сделать все, что душе угодно, а они опасны только в том случае, если их сложить в коробку размером с вагон и уронить себе на голову. Он шел через их строй, словно нож сквозь теплое масло, и всерьез заботился лишь об одном. Ни в коем случае нельзя было раствориться в потихоньку, исподволь наплывающем безумии. Кровавая пелена в глазах – это потеря контроля над ситуацией, новые бессмысленные жертвы, возможность потерять своих, ну и, конечно, щенячий восторг в глазах Арлетты, от которого всегда тошно становится. Поэтому он держался. Не сказать, что это было так уж трудно, но внимания требовало постоянного. Он легко шел сквозь плотный строй, занимаясь исключительно тем, что отводил удары и отбивал летящие предметы, направленные в его спутников. Придерживал себя, стараясь не впасть в азарт и не оторваться от тех, кто в него верил. Самым тяжелым было смотреть в горящие святой ненавистью глаза врагов. Эти взгляды наносили урон гораздо больший, чем все их копья и мечи вместе взятые. Поэтому, стараясь о них не порезаться, он спрятался как рак отшельник в созданную самим спасительную мысленную ракушку, и дальше шел как автомат, обращая внимание только на свое воинство и конечную цель их пути в этом неизвестном мире. Кончилось все гораздо быстрее, чем он думал, и еще гораздо быстрее, чем планировал их противник. В портал они буквально вбежали, поскольку перепуганные такой невидалью люди шарахнулись в разные стороны, инстинктивно стремясь держаться подальше от неизвестного им чуда. Следом осмелились пойти лишь двое. Лучше бы они этого, конечно, не делали, но что сделано, то сделано. Об их смерти Леший размышлял как о свершившейся необходимости, внутренне убеждая себя в правоте красавицы-амазонки. Но смерть этих двух смельчаков запомнилась гораздо резче, чем все предшествовавшее кровавое месиво.
Алексей долго собирал сушняк, разводил костер, нашел небольшой ручеек, очень жадно и неторопливо пил прохладную и чистую воду, а потом сел и заплакал. Слезы побежали сами, сначала тихо и неуверено, а затем хлынули потоком, заставив его уткнуться лицом в мягкую свежую траву.
Когда перестали трястись плечи, он заставил себя подняться на ноги и долго смотрел в безмятежное небо. Спокойствие постепенно возвращалось. Леший еще не знал, как ему жить дальше, но с собой, новым и не известным ему Алексеем Егоровым, он смирился. И, приняв себя таким, каким стал, неожиданно закричал. Закричал громко и пронзительно, словно пытаясь этим чуждым для сонной степи звуком пробить висящий над ним небесный свод.
Неожиданно на плечо легла рука. Нежная и заботливая ладошка. Она просто лежала, слегка касаясь пальцами грязной и напряженной шеи. Но от этого прикосновения стало легко, а тяжелые мысли хоть и не пропали совсем, но поспешили убраться вглубь, оставив после себя свежие рубцы в успокаивающейся душе.
- Тяжело, хороший мой?
Он, не оборачиваясь, махнул головой.
- Иди, отдохни. За костром я присмотрю.
Он нежно и осторожно обнял ее за плечи.
- Пойдем, лучше, поймаем чего-нибудь на обед. Ребята голодные проснутся.
- Пойдем. А дальше?
- Дальше? Пойдем просить прощения.
Аля удивленно вскинула брови.
- Прощения? У кого?
- Не знаю. Наверное, у всех.
- Хорошо. А меч?
- И у Старого тоже.
13