Право на безумие

Аскольд принял из руки своего нового знакомого маленький кусочек тонкого картона, на котором искусной прописью были выведены его контакты и координаты, посмотрел, прочитал внимательно, улыбнулся благодарно, с умилением и аккуратно определил визитку в нагрудный карман рубашки.

– Спасибо, Пётр Андреевич. Я непременно позвоню. Только уж не голый…, вот поднакачаю мышц, поднаберусь веса и тогда уж непременно… со своим коньяком.

Оба крепко пожали друг другу руки, подарили самые искренние и радушные улыбки, на какие только были способны их сердца, и отпустили друг друга.

Берзин пошёл слегка расслабленной, отрешённой походкой прочь с платформы, а Богатов остался стоять на месте. Будто ждал увидеть тут ещё кого-то. Он достал из кармана брюк сигареты, прикурил одну, затянулся глубокой натужной затяжкой и выпустил в воздух густое облако дыма. В сознании вдруг воскресли и зазвенели недавние слова: «Ты, наконец, изжил в себе всё чужое, освободился от ветхого человека. Что ждёт тебя впереди, ты теперь узнаешь сам. Уже знаешь. Иди же и живи, всё только начинается для тебя». Аскольд брезгливо поморщился, разогнал рукой смрадное облако, спешно подошёл к стоящей неподалёку урне… и малодушно затянулся ещё. Отчаянный приступ кашля вдруг сдавил его горло шершавыми, больно царапающими душу оковами, так что ещё несколько долгих секунд он никак не мог откашляться. Аскольд решительно выбросил недокуренную сигарету в урну и вдохнул полной грудью свежего утреннего воздуха. Кашель прошёл.

Богатов огляделся вокруг. Ещё недавно заполненное пассажирами пространство было пусто. Он снова остался один на этом празднике жизни и снова подумал о целесообразности её продолжения. Вдруг он увидел в самом конце платформы медленно удаляющуюся маленькую группу людей – не старый ещё, но седой как лунь мужчина с двумя чемоданами, мальчик рядом с ним лет двенадцати, и чуть позади хрупкая черноволосая женщина. Они не спешили, им некуда было идти в этом огромном городе, как и в этой огромной стране, неожиданно ставшей для них чужой. Они уходили в никуда, в неведомое, призрачное завтра. Вдруг женщина оглянулась и, как показалось Аскольду, помахала ему рукой, в которой держала небольшой цилиндр, нечто, туго свёрнутое в рулон. Это её движение заняло одно махонькое мгновение, почти незаметное, возможно оно вообще ему только почудилось. Но это уже не имело никакого значения. Богатов был мастак фантазировать, сочинять сам в себе нечто неправдоподобное, а затем верить во всё, как в реально случившееся. Маленькая группа скрылась в чёрном проёме вокзальных дверей, а странник, вдохнув ещё раз свежего утреннего ветра, сделал твёрдый, решительный шаг. Навстречу новой жизни, которую он жадно уже хотел жить.

Часть II. Нури

«Чем дальше я углубляюсь в этот роман,

тем всё более для меня интересна Нури».

Нечаянный читатель

Глава 11

Женщина – существо хрупкое, ранимое, по природе своей слабое, остро нуждающееся в опеке, вопреки всем настойчивым попыткам показаться внешне сильной, независимой, самодостаточной. А часто именно благодаря таким попыткам, высвечивающим как фонарик кладоискателя все её слабости, составляющие истинную её драгоценность.

И верное до отчаянности. Как бы упрямо очевидность ни указывала нелицеприятным перстом на многое множество обличительных примеров, когда женщина, вольно ли, невольно оказывалась в чужой постели, а то и вовсе среди неподдающейся исчислению армии представительниц самой древней в мире профессии, автор берёт на себя смелость и ответственность утверждать, что в таковое положение её неизменно приводит мужчина. Причём в отличие от неё, делает это абсолютно осознанно и целенаправленно. А что она? Она и тогда остаётся верной одному единственному, Богом суженому, вопреки всем прилипчивым ряженым. Потому как таково определение для неё, такова её природная естественная сила. Этой силой она жива, ею она вдохновенна, в ней всё неисчислимое её богатство. Она может всё: и коня на скаку, и в горящую избу, и саму себя на жертвенный алтарь без слёз и сожаления – лишь бы это нужно было ему. Он может даже ничего не говорить, ни о чём не просить её, не намекать, вовсе не понимать своей нужды. Она сама огромным преданным сердцем узнает, почувствует, примет на себя и одарит всего с ног до головы, да так просто и естественно, настолько бесхитростно и тихо, будто кофе ему на завтрак сварит, будто это её обычное будничное занятие. Вот она какая наша женщина.