Право на безумие

– Смотри! – воодушевлённо заговорил Аскольд, охватывая, даже поглощая взглядом бездонных голубых глаз весь пейзаж. – Здорово-то как! Наш чудо-поезд перенёс нас через подземелье в далёкое южное чужестранье. Может быть, в Крым…, а может, ещё дальше…

Нури сразу же заразилась этой его фантазией. Природная широта души, а может быть неудержимый полёт мысли дедушки Чингисхана тут же разбудили в ней щемящий восторг и вдохновение, сходные с чувством первооткрывателя, ступившего впервые на прибрежный песок далёкой заповедной земли.

– Давай загадаем на удачу, – продолжал говорить Аскольд над самым её ухом. – Если сейчас, вот на первой ближайшей станции, в распахнутые настежь двери,… вон в те, самые дальние,… в наш вагон не вломится стадо диких бегемотов, не пробежит мимо нас, топоча и толкая друг друга, и не выскочит с бешеным рёвом прочь через вон те двери…

Нури представила на миг эту картину, как тяжёлые, неповоротливые экзотические животные продираются узким вагонным проходом, пробегая мимо, улыбаются им и кивают огромными мордами… Ей стало весело и по-детски мечтательно.

– … то мы тут же поедем ко мне… – закончил Богатов свою фантазию.

И она согласилась. Сама не поняла почему. Может, наивно понадеялась на волшебное воплощение безумного аскольдовского бреда?

Потом, через полгода, холодным ноябрьским вечером, когда земля Московии уже покрылась мокрым липучим снегом, Аскольд без сожалений и раздумий продал свою единственную, ни разу ещё не надёванную норковую шапку и притащил Нюре огромную, никогда ранее не виданную ею охапку цветов – свежих, благоухающих ароматом райского сада. Тогда она не смогла пригласить его к себе, но оставив спящего мужа одного смотреть цветные сны, выпорхнула на улицу. Они до рассвета гуляли по ночной Москве, не замечая ни холода, ни липкого мокрого снега, ни застывшего к утру толстой коркой скользкого наста.

А уже через месяц с небольшим Богатов украл её,… как далёкие-далёкие кочевые нурины предки крали чужих дочерей и делали их своими жёнами. Она полностью отдалась его воле, наверное, потому, что подсознательно понимала – такой человек как Аскольд способен украсть кого угодно и непременно украдёт кого-нибудь, если сегодня, сейчас она упустит свой шанс.

Теперь Нури смотрела на тихо сопящего во сне мужчину рядом, вспоминала и плакала. В голове её неудержимо бежали стада диких бегемотов, улыбались, кивали большими мясистыми мордами и неизменно приносили в огромной зубастой пасти охапки свежих, благоухающих цветов. Она была глубоко несчастна своей оставленностью, ушедшими, казалось, в историю впечатлениями восьми прожитых лет, по которым можно писать романы. Она не испытывала даже облегчения от того, что рядом с ней, в её постели сейчас был мужчина – не тот мужчина, не её мужчина, совсем не такой. Это был маленький, тщедушный человечек – столяр с той лодочной станции, где она нынче работала – непритязательный, по-своему добрый, слабый как ребёнок, неухоженный, оставленный пару лет назад женой и цедящий теперь по капле, как и она, своё одиночество. Они как-то вдруг сблизились. Ей было жалко и его, и себя. В большей степени себя. «Ну, пусть такой…, хоть какой…, слава Богу, что не одна», – часто думала про себя Нури, убеждаясь в правильности шага. Ведь это так важно для женщины – быть не одной. Но она пребывала и в безнадёжном счастье от того, что её любимый человек нашёл, наконец, себя. Пускай и без неё. Да разве это главное?

И вот буковки, слова, предложения на мониторе компьютера, случайно привлекшие к себе и держащие теперь жёсткой хваткой её внимание. На улице лениво, но безутешно хнычет ноябрь, носится туда-сюда безумный ветер, срывая с уже оголённых деревьев последние лоскуты листвы, да уныло желтеет одинокий фонарь напротив окна, высвечивая из тёмной пустоты природного увядания оставшиеся куски красоты. В том числе и её красоты, её молодости, не то чтобы пришедших в полный упадок, но всё же существенно потускневших за последние девять лет после возвращения из монастыря.

Аскольд вернулся вскоре, уже в июле того же года. Он не смог оставаться в тихой монашеской келье, из которой не видно, не слышно, вообще недосягаемо – как там его Нури. Как живёт? Чем живёт? Да и живёт ли? Аскольд приехал неожиданно, внезапно, реально негаданно, как снег на голову в середине лета, и снова, как восемь лет назад украл её теперь уже из маленького летнего домика близ Пирогово, оставив тихо посапывать во сне какого-то незнакомого, чужого, непонятно как тут оказавшегося мужчину. Пускай себе спит. Приятных ему сновидений.