Право на безумие

На глазах у женщины навернулись слёзы. Причина их никогда не известна, и природа их происхождения никому не ведома кроме самой женщины. Только одна единственная слезинка, пусть даже случайная, не имеющая прямого отношения к ситуации, даёт незыблемое основание для бурного их потока, остановить который не в состоянии уже никто и ничто, пока не вытечет всё до капельки. Но Аскольд не видел этих слёз, всё ещё оставаясь за спиной Нури. Он уже с трудом держал себя в руках, безуспешно пытаясь словами пробить глухую, неприступную стену молчания и отчуждения.

– Мы долго будем играть в молчанку? Я к тебе обращаюсь, потрудись, пожалуйста, ответить. Или общение с таким «ничтожеством», как я, ты считаешь ниже своего достоинства?

Нури упрямо молчала, как партизанка на допросе, отродясь не знающая ни паролей, ни явок. Аскольд в свою очередь еле сдерживался. Он чувствовал, знал за собой, что ещё одна маленькая капля, и его понесёт неудержимым смерчем, поэтому тоже замолчал, пытаясь успокоиться, вновь обрести утраченное равновесие. Так в тишине прошло несколько минут.

Вдруг до слуха мужчины донеслось еле слышное всхлипывание, которое мгновенно, в ту же секунду отрезвило его. Он понял, что Нюра плачет. Волна жалости, нежности, любви тут же нахлынула на него, остудила, омыла со всех сторон, сделала ничтожной обиду. Да мало ли, в конце концов, что там напридумывала себе эта маленькая, слабая женщина? Какое значение имеет её непонятный, необъяснимый взбрык? Ей, наверное, что-то показалось, но, может, он и вправду в пылу спора сказал какое-то лишнее слово и даже не придал ему никакого значения. А она придала… Что ж, она женщина… И она сейчас плачет…

Аскольд в безотчётном порыве вновь попытался обнять Нюру, прижать к груди, приласкать, успокоить, высушить слёзки…

– Нюра, родная, ну что ты? Что с тобой стряслось, кроха? Кто обидел тебя?

– Отстань!!! Не смей ко мне прикасаться!!! – женщина вырвалась из объятий мужчины, будто он попытался её изнасиловать, и с разворота отвесила ему смачную оплеуху. – Никогда, слышишь, никогда не смей разговаривать со мной в таком тоне!!! Я тебе не девка какая-нибудь!!! Иди вон к своим шлюхам и обращайся с ними, как ты привык,… как тебе нравится!!! А со мной не смей!!!

Нурсина вопила как оскорблённая фурия и осыпала мужа хлёсткими, наотмашь ударами. Опешивший Аскольд сначала отбивался от неожиданного нападения, но вдруг оттолкнул разъярённую женщину на стоящий рядом диван.

Кровь фонтаном ударила ему в голову, безвременно томящийся в глубокой адской норе дьявол вырвался сей же час на свободу и бушевал теперь в теле, в сознании, в душе неистовой безумной яростью. Богатов готов был разорвать Нури на куски, как алчущий волк несмышлёного ягнёнка… и разорвал бы, настолько неудержимо бушевал в нём огонь иступлённого бешенства…

Но ударить женщину он всё же не смог… Светлое аскольдовское Я на этот раз оказалось сильнее…

Не в силах больше сдерживать напор не находящей выхода ярости он выстрелил ногу в распахнутую настежь дверь комнаты, а кулак правой руки – в круглую выпуклую луну за окном. Тарарахнула звень бьющегося вдребезги стекла… массивная дверь легко, словно картонный короб, подскочила вверх, сорвалась с петель и с грохотом рухнула на пол. По рукаву белой сорочки Аскольда поползла, быстро раздаваясь вширь, красная амёба свежей горячей крови.

Они ехали домой вдвоём. Ехали давно и молча. Молчание, ставшее когда-то своеобразным орудием нападения, приобрело со временем и статус защиты. Ныне же утвердилось в нём на всю их оставшуюся совместную жизнь.

Тогда всё обошлось, слава Богу. Друзьям удалось «обезвредить» бушующего Аскольда, развести противоборствующие стороны по разным комнатам, как-то разрядить обстановку, залечить и перевязать раны, в конце концов, уложить всех спать. Буря постепенно стихла и вроде бы насовсем,… но всё равно дежурили по очереди всю ночь. А уже утром пришли закономерные извинения, слёзы раскаяния, примирения… «Любовь долготерпит, милосердствует, … всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит», всё прощает. А тогда ещё любовь была. И именно она сглаживала противоречия, совмещала несовместимое, примиряла непримиримое. Да она вообще волшебна и чудесна – Любовь эта. Нет для неё ничего невозможного, ничего нереального, ничего непосильного, ничего… параллельного. Она способна объять всё, и всё подвластно ей. Главное, чтобы она была.

Была…

А как же теперь?

А теперь двое едут в машине с дачи, молчат, будто немые, вспоминают всё прожитое и пережитое, осмысливают, взвешивают, перетирают в беспристрастных жерновах совести, ставят сами себе вопросы, сами же ищут на них ответы. Для чего? Для будущего. А есть ли оно у них, то будущее? Будущее есть всегда и у всех до той поры, пока сегодня, сейчас не стало вдруг беспредельной, никогда не преходящей вечностью. Тогда ничего уже поправить, изменить будет нельзя, невозможно. А пока…

Уже на подъезде к дому Нури заговорила вдруг первой.

– Ну, что молчишь? Что ты решил? Как дальше-то?