Право на легенду

— Не в деньгах, конечно. А ты уже точно знаешь, в чем для человека счастье?

— Ешьте давайте, делами заниматься надо, — торопила Настя.

— Ты погоди. Вот я что замечаю, Тимофей. Шибко много у нас развелось любителей жизненные блага ругать. И заметь, чем ближе к достатку человек стоит, тем чаще он ругает. Вот ведь оказия какая.

— Да я не ругаю. Я к тому, что… Ну, словом, гордости особой тут нет.

— Как это нет? Ты знаешь, чем десять лет назад я был знаменит? Я был знаменит тем, что зарабатывал больше всех в городе. Может, и в области, не знаю, а в городе — точно. Об этом даже в газетах писали, могу вырезку показать. Так что, я этим не должен гордиться? Должен. Потому что денег у нас задаром никому не платят, их горбом заработать надо, и моя зарплата, это, можно сказать, мой показатель в труде. А человек у нас трудом славен.

— Ну, отец, тебе бы трибуну, — рассмеялся Тимофей. — И вообще, в профсоюзные деятели бы тебя. А пока — хочешь новость скажу? Замятин вчера заявление об уходе подал.

Жернаков даже вилку отложил.

— Час от часу не легче! Он, что, очумел?

— Да нет, не очумел. Характер у него такой. Воспитание. Мы нежные, нас не троньте. И вообще, отец, я уже говорил, мне твоя позиция не понятна. Не принимаю я ее.

— Да нет у меня никакой позиции! — разозлился Жернаков. — Какая еще позиция такая особая?

— Вот видишь. Это еще хуже, что у тебя позиции нет. Значит, ты просто сам у себя на поводу идешь. Тебя статья в газете задела. Так эту статью, если хочешь, я сам организовал, специально пригласил Кулешова, потому что он первым Замятина на щит поднял. А на щит тоже надо знать, кого поднимать. Не всякий там удержаться может, высоко, голова кружится.

— Так-так… Удивил ты меня. А может, и не удивил. Ты ведь не ошибаешься, ты всегда прав.

— Не надо, отец, я это уже сто раз слышал! Ты хочешь, наверное, спросить: зачем я это сделал? Затем, что иначе его могли бы не переизбрать. Сам знаешь, у нас иногда рассуждают так: пусть кого угодно, только бы не меня… А когда я прессу пригласил, я обстановку создал, тут и ответственности больше, и подход другой. Ну, а писать или не писать — это уже Кулешову было решать, не мне. Я ему картину обрисовал.

— Но ведь ты согласен с тем, что он написал?

— Согласен. Почему же нет?

— Тогда мне объясни. Никак не пойму, какая тут связь получается. На собрании Замятина критиковали за то, что он организатор плохой. Ну, плохой. Согласен. Вы это и раньше знали, а не знали, так разглядеть должны были. Только ведь получается, если статью внимательно прочитать, что он вообще облик потерял. Переродился и все такое прочее. Это не Кулешов говорит, это он твои слова полностью повторяет. Вот это как понимать?

— А чего понимать-то, — сказала Настя, убирая со стола. — Понимать нечего. Муся Золотарева вчера в магазине всем уши прожужжала: читали, говорит, как Тимофей Жернаков Замятина за Зинку отчихвостил? Раньше, мол, мужики из-за баб дрались, теперь в газетах ругаются.

— Ну, мать, язык у тебя!

— Пусть лучше от матери услышит, чем от кого другого. Раз у них такое дело, мог бы и смолчать при народе. Теперь людям рты не заткнешь.

Тимофея словно подменили за эту минуту. Лицо сделалось тяжелым, губы как по линейке проведены, глаза потемнели и сузились. Говорил он, однако, по-прежнему спокойно и вразумительно:

— Видишь, отец. Ты думаешь, я не знал всего этого? В прошлом году еще кто-то слух распустил, что Володька с Зиной на базу отдыха ездили. Может, и ездили, так у них там дела. Я такие разговоры отметаю, они человека недостойны, только смотри, как получается. Мне ведь совсем трудно пришлось, потому что промолчи я, не вмешайся, люди как бы это все повернули? Они бы сказали: Жернаков боится, что о нем подумают, будто он с Замятиным из-за Зины… Чувствуешь, какая картина? Нелегко мне это далось. Теперь пусть говорят, у меня совесть чистая. Кто умный, тот поймет, что вопрос принципиальный.

Жернаков сына своего всю жизнь знал и все-таки снова посмотрел на него с любопытством.

— Знаешь, Тимофей, когда-то в молодости песню такую пели: «Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца — пламенный мотор». Ты вслушайся. Мотор вместо сердца! Может, у тебя тоже там какой-нибудь дизель стучит, а?

— Остришь ты все, отец, остришь…

— Ну, не буду. Только ты на вопрос мой так и не ответил.