Право на легенду

…Вот первые страницы, ожидающие читателя. Сидят двое друзей, которых мы впоследствии так хорошо узнаем, в зале аэровокзала на Чукотке. Это проводы, расставание: Павел решил навсегда покинуть здешние края. И не только края. Он покидает мечтания своей юности, ее идеалы, вдруг показавшиеся ему иллюзорно-романтическими, чем-то вроде возрастной болезни мечтательной юности. С внутренней и внешней бравадой говорит он о своем решении окунуться в разумную, благоустроенную, добропорядочную жизнь. Олег старается показать, подчеркнуть свою мнимую безучастность к тому, что так твердо решил друг… И вот тут-то становятся оба невольными свидетелями того, как рождается одна из прекрасных легенд, о которых хочет поведать своим читателям автор…

Это было для них толчком внешним, потрясением как бы внезапным. А разве таким уж внешним и внезапным? Разве могли бы они сами примириться с тем, что из их мира уйдут мечты о путях покорителей океанов и небесных просторов, горных вершин и высот науки, о сердцах пилотов и поэтов, о разуме и взоре тех, кто исследует морские глубины и глубины человеческой психики?

Думаю, читатель одобрит, как распорядился их судьбами автор. Ведь в них жила движущая ими вера: они найдут свою Большую реку, свою Розовую чайку, так властно, необоримо манили их экзотические миражи Севера…

…Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна…

Книга вышла в свой путь к читателю. Пусть попутный ветер полнит ее паруса!

Юрий Лукин

Ветер в твои паруса

Влюбленность есть нормальное состояние каждого человека.

А. Чехов

…Колокол висел на деревянной треноге и казался таким же древним, как все вокруг, как эти замшелые сопки, от которых начиналась тундра.

Он висел здесь еще с той поры, когда лишь чайки да кайры провожали суматошным гомоном редкие суда, случайно заходившие в бухту; его давно не чищенная медь покрылась коростой времени и уже не горела в лучах низкого солнца — он просто висел тут, на самом краю земли, как память о доброй воле добрых людей, которые карабкались на скалы с тяжелым грузом, чтобы в глухой предрассветный час его голос отводил корабли от беды…

Один только раз мы звонили в колокол. Это было в тот день, когда погиб Веня.

1

Вылет отложили в третий раз.

— Пропади ты пропадом! — раздраженно сказал Павел и налил себе еще рюмку вина. — Когда я наконец доберусь до нормальной железной дороги, по которой ходят поезда с купейными вагонами и с вагонами-ресторанами, с усатыми проводниками! Всю жизнь теперь буду ездить только на поезде. Это я тебе обещаю, Олег.

— Зарекалась коза в огород ходить, — мрачно ответил Олег.

Они сидели в ресторане аэровокзала. Два старых друга, которым через час-другой надо будет расстаться. Расстаться надолго, потому что один из них, геофизик Олег Комаров, скоро сядет в поджидающий его вездеход и уедет в далекий тундровый поселок, а другой, геолог Павел Евгеньев, поднимется на борт самолета и улетит на материк.

— Жениться едет, — негромко сказал Олег и поднял рюмку. — По асфальтам едет ходить. И не понимает, что третий раз вылет задержали. Это символично. Не отпускает тебя Чукотка. Давай мы сейчас продадим билет, сядем в вездеход, а Таньке… Таньке что-нибудь напишем. Что-нибудь такое для нее придумаем.

— Не дури, Олег. Без тебя тошно.

— Ты прав. Я помолчу…

В углу негромко пел музыкальный ящик, пел на любой вкус; за пять копеек можно выбрать себе на прощание песню по душе и настроению, песню о любви и о дорогах, о расставаниях и встречах. К ящику подходили люди, кидали монету и слушали, как горит на московских улицах зеленый огонек такси, как шумит ветер в зеленых соснах Карелии, и почему-то показалось Павлу — совсем не похожи этот аэровокзал и этот ресторан на такие же вокзалы и рестораны в других уголках России, где люди сидят и ждут самолета или встречают друзей и родных; не похожи потому, что вот эта дверь на летное поле нигде не связана так прочно с началом и концом какого-то куска жизни.

«Дверь эта — ворота судьбы». Он невесело усмехнулся про себя и подумал, вернее, заставил себя подумать, что горечь отъезда — просто обыкновенная горечь отъезда, так бывает везде, и в Рязани, и в Туле, а что до ресторана и аэровокзала, то все тоже обыденно и привычно, разве что не так шумно и никто не танцует меж столиков.

Он улетает сегодня. Не он первый, не он последний. На столике в бокале стоит завядшая ветка сирени. Наверное, ее оставил здесь прилетевший с материка отпускник. Растрогался от встречи с родной землей и поставил ветку в бокал. Он тоже часто прилетал сюда из отпуска, из командировок, его встречали друзья; они пили шампанское в буфете, хлопали друг друга по плечам, радовались, что вот наконец вместе.