Право на легенду

Варг ехал по железной дороге впервые за тридцать лет. Все эти годы он пробивал на своем буксире метровые льды, ездил на собаках, ходил пешком, летал много и часто, и все эти годы ему снился паровоз, клочья проносящегося мимо окон дыма, бесчисленные байкальские тоннели, — женщины на перронах с картошкой и огурцами; виделась ему великая Транссибирская магистраль, по которой неспешно, останавливаясь возле каждого куста, шел веселый, безалаберный поезд. Вагоны, собранные с бору по сосенке, скрипели от старости, теснота была ужасающей — ни протиснуться, ни протолкнуться; повсюду мешки, узлы, чемоданы, галдящие ребятишки, хмельные, еще не притершиеся к мирной жизни вчерашние солдаты, и над всем этим — густой, непродыхаемый дым: курили памятный всем филичовский табак и аммональной крепости махорку. Люди ехали всякие — кто на Дальний Восток, кто на Сахалин, кто — вроде него — неизвестно куда, лишь бы подальше.

С тех пор на поезде Варг не ездил. Не принято у северян тратить драгоценные отпускные дни на дорогу — как ни ругай «Аэрофлот», а дело все же верное: дома позавтракал, на ужин в Москву успел. Тишина, уют, спокойствие, Даже моторы и те шумят привычно, по-домашнему, вроде как холодильник на кухне. Не путешествие, а просто время, затраченное на дорогу. Ничего, кроме аэропорта в Красноярске, за долгие годы в памяти не осталось. Волгу пролетали — внизу облака, Енисей пролетали — на земле ночь; только из газет и знает, что Ангару перекрыли… Перемещение в пространстве! Нет уж, дудки, теперь он торопиться не будет. Доедет спокойно до Находки, а там, как было обговорено в письмах, сядет на некогда элегантный, белотрубый; а нынче хоть и подкрашенный по мере возможности, но уже старый-престарый «Балхаш». Саша Донцов, с которым вместе плавать начинали, даст ему теплую каюту, чтобы не простудился, «Балхаш», похоже, идет в последний рейс. И капитан Варг, похоже, последний раз выйдет в море. Больше уже вряд ли получится.

Одну отсрочку ему уже дали. Хотели было совсем списать старого капитана, посадить на капусту, на пенсию — он даже с лица осунулся, представив себе, как будет подходить каждый месяц к окошечку и получать причитающиеся ему рубли! — но передумали, однако, посылают капитаном порта, хотя, если честно признаться, это и есть то самое, чего он боялся: китель ему оставили, жалование ему оставили, вид на море ему оставили.

Только море у него забрали…

Варг вышел в коридор, закурил. Курить ему запретили. Многое ему теперь запретили, разве что дышать пока можно без разрешения.

— Нарушаете, товарищ, — сказал проводник, выглядывая из служебного купе. — Не положено.

— Как же быть? — растерялся Варг. — Я курящий.

— Бросать надо, — вздохнул проводник. Потом, оглядев Варга, снизошел, должно быть, к его сединам и кителю. — Заходите, я тоже курящий, будь оно неладно…

Они сели рядом. Проводник кивнул в окно.

— Что делается, а? Идет и идет, просто погибель, честное слово.

— А пусть себе идет, — сказал Варг. — Чего бояться? Весной добром помянем, влаги-то в земле больше будет.

— Это еще поглядим, а пока у меня вся картошка погнила.

— Какая картошка?

— Обыкновенная. На огороде.

— Какой, спрашиваю, сорт?

Проводник задумался.

— Вот этого не скажу. Какая есть, такую и сажаем.

— Ну и нечего на дожди кивать, — улыбнулся Варг. — По здешней почве нужно «эпикур» сажать. Еще лучше — белорусский гибрид Олсуфьева. Окучиваете глубоко?

— Как обычно.

— А все-таки?

— Ну… Вот так. — Проводник показал на вершок от стола.

— Еще бы не гнить! Вода же застаивается!

— Может, оно и правда… А вы что же, у себя на пароходе огород держите? — В голосе проводника прозвучали одновременно и заинтересованность и недоверие.

— Воспоминания детства, — сказал Варг, вставая. — Ну, спасибо вам большое!.

— Да не за что!.. Вообще-то, у нас в нерабочем тамбуре курят.

«Эко он меня поддел! — усмехнулся капитан. — Огород на пароходе! Поди ему объясни, что я, можно сказать, моряк поневоле. Виданное ли дело? Случайно люди становятся бухгалтерами, фармацевтами, да мало ли — подошло время, открыл дверь, что поближе, и вот — работа на всю жизнь. Сколько угодно таких судеб. Но чтобы человек случайно связал себя с морем — такого не бывает. Море — это!.. Тут обычно люди, знающие море по картинам Айвазовского или, в лучшем случае, по круизам, начинают говорить такие слова, что мурашки по коже от восхищения необузданной стихией, которую человек подчинил своей воле. Слушаешь — и хочется снять перед собой шляпу. Покоритель ураганов и тайфунов, бесстрашный капитан, обветренный, как скалы, обогнувший мыс Горн и, может быть, даже плававший в Бермудском треугольнике!»